Когда тебя настигает злой рок – тот самый наихудший сценарий твоей судьбы – уже не сбежишь никуда от этого и ничего не изменишь. Хочешь – принимай это, хочешь – не принимай, но угодив в бесстрастные жизнедробящие клещи, попав между небесным молотом и земной наковальней, между хреновым положением дел и невыносимым состоянием – ты до самой непроглядной глубины и до каждой мельчайшей подробности начинаешь понимать значение слова «фатальность».
Это зеркальное отражение ситуации, когда врач диагностирует у тебя неизлечимую болезнь.
Это равно тому, когда в одночасье теряешь абсолютно всё до копейки.
Это всё равно, как внезапно наступает крах твоих убеждений и обнуление твоих жизненных принципов.
Это полная жопа…
***
Меня передали из рук в руки начальнику рудника. Мраарровцы, конечно, не особо были довольны таким выбором моей дальнейшей участи, на который они ничуть не сумели повлиять, но теперь ничего не поделаешь. Они тотчас повернули обратно – отправились докладывать своему барону, что со мной покончено.
Начальник рудника вызвал старшего надсмотрщика и пояснил ему, что я «особый гость» их господина – люди графа уже ввели его в курс дела.
А для «особых гостей», как выяснилось, здесь предусматривалось и «особое» положение. Ко мне даже приставили личного надсмотрщика, правда, предупредили, что это ненадолго – до тех пор, пока я не утрачу человеческий облик.
Надсмотрщика звали Фрол. Одноглазый великан со сломанным носом. К тому же и другие части его лица были не менее обезображены, словно его морду пытались засунуть в мясорубку и у кого-то, по всей видимости, получилось такое провернуть. Разговаривал он совершенно невнятно. Да и словами его речь трудно было назвать. Он издавал лишь нечленораздельные звуки и злобный хищный рык.
С этого момента Фрол плотно взяв меня под свой патронаж. И видно, для того, чтобы я не создавал ему в будущем лишних проблем, тут же «окольцевал» меня – приладил один конец тонкой блестящей цепи на мою ногу, а другой конец в несколько оборотов намотал на свое предплечье.
Без промедления он вывел меня из лагеря рудокопов и сопроводил к подножию остроконечной горы – белесой, опоясанной ржавыми неравномерными слоями какой-то горной породы.
Фрол прорычал, ткнув пальцем в небольшое углубление в земле, чернеющее между двумя низкорослыми и довольно густыми кустами, ветки которых ощерились длинными тонкими иглами.
Я огляделся: возле пока еще неглубокой ямы валялись лопата и кирка. Чуть в стороне стояла трехколесная тачка с пробитым боком. За ней аккуратно, носок к носку, замерла пара сапог явно в ожидании своего нового хозяина – их голенища были разорваны и измочалены, подошвы стерты практически до основания, каблуки отсутствовали.
Надсмотрщик оценивающе взглянул на мою обувь – мои башмаки выглядели куда крепче и надежнее «рабочих» сапог. Он хмыкнул и снова указал на яму.
Я подхватил лопату и кирку и с максимально обреченным видом, какой только у меня вышло изобразить, двинулся к шурфу.
Подойдя к яме, я бросил случайный взгляд в сторону и обомлел…
Ни хрена себе Вселенная!
Из кустов торчали босые ноги – с огрубевшими, разбитыми в кровь ступнями, покрытые толстым слоем грязи, и самое главное – безжизненные!
Мертвые…
Ноги дохлого человека…
Найди дурака, который согласится влезть голышом в густой колючий кустарник.
Пересилив себя, я несколько раз украдкой снова взглянул туда. Ноги не шевелились и своего положения не изменили ни на сантиметр с момента моей первой зрительной фиксации «объекта».
