Но я не со зла с ним так поступил. Как уж вышло…
Я Аделаиду выручал.
А на гипотетической чаше моих весов княжна всегда перевесит кого угодно и что угодно в этом мире. Даже всю империю целиком. Она ведь сосуд для Алиски. Да и сама княжна тоже ничего…
Правда, лица у них – один в один, и всё остальное наверняка тоже. А вот характеры – как полюсы у магнита: Алиска притягивается, а Адель – постоянно отпихивает…
Приехали.
Я увидел в окно, как граф со своими людьми отправился внутрь здания правосудия. Служивые выволокли меня из кареты и, протащив несколько метров, решили облегчить себе задачу – сняли магические кандалы с моих ног.
Теперь уже своим ходом я нетерпеливо взбежал по многочисленным ступенькам высокого крыльца и остановился у массивных дубовых дверей – сопровождающие едва поспевали за мной.
Вместе мы вошли в огромный пустынный вестибюль. Меня так и раздирало проорать что-нибудь озорное, да так, чтобы мой веселый вопль подхватило приунывшее от вечной тишины громогласное эхо и разметало его по потолкам и самым дальним углам мертвого здания: где несчетное количество раз ломались человеческие судьбы; где прежде старались говорить лишь шепотом, страшась неосторожным звуком разбудить обретающегося здесь духа «грозного правосудия» и тем самым навлечь на себя его праведный гнев.
Но орать я не стал. Потом проорусь, когда всё благополучно закончится.
Мы проследовали в Зал вынесения решений – так гласила позолоченная табличка на дверях. Аристократ уже успел облачиться в черную мантию и занял место главного судьи, насколько я понял.
Мои конвоиры оробели, окунувшись в столь угнетающе-тягостную атмосферу «ваяния правосудия», напряженно довели меня до скамьи подсудимых и тихо встали по бокам.
«Призываю обвинение!» – повелел граф мрачным голосом.
Двое из людей барона, вошедшие в зал следом за нами, с заметным волнением по очереди проскальзывали к трибуне и теперь уже в официальной обстановке рассказывали о злодеяниях, совершенных исключительно умышленно, причем группой лиц, да и к тому же по антиимперскому сговору, что отягощает вину как меня, так и моих приятелей, и непременно предполагает самое жесточайшее наказание.
Закончив свою речь, каждый из них тыкал в мою сторону пальцем и утверждал, будто бы я еще и являюсь главарем той шайки, которая хитростью заманила наследника рода Мраарр в ловушку и чуть ли не своими руками бросила молодого барчука в хищные пасти клюегорбов.
Затем еще трое мраарровцев, видимо это требовалось по протоколу, засвидетельствовали обвинительные показания, слово в слово повторяя раннее сказанное.
Вскоре мне этот цирк изрядно надоел. Я вопросительно поглядывал на графа, призывно подмигивал ему, дико вращал зрачками – намекая, что пора бы уже прекратить этот фарс.
Как оказалось, по нормам судебной системы Селеноградии последнее слово обвиняемому в преступлении против аристократа не предоставляется.
Впрочем, я и так, когда не был занят подачей различных сигналов графу, без остановки отрицательно качал головой и тихо посмеивался, показывая, что вины своей не признаю и всё, что мне вменяют – это полный бред.
Наконец-то процесс завершился. Поднявшись со стула и выпрямившись в полный рост, граф, нависая черной тучей над кроваво-красным бархатом, вынес лаконичный вердикт: «Признать виновным! Наказание – пожизненная каторга».
Люди барона одобрительно загудели, а я сгоряча чуть было не выдал порцию самых отборных и злобных проклятий в адрес имперской судебной системы в целом и адресованных лично графу – в частности.
