Лишь эти богоотступники помогут разобраться с амулетом. Ведь только у них я видел подобные камни-ромбики. Не такие, как у меня, но очень похожие – по крайней мере рукотворные коконы на их амулетах были исполнены точно так же – камни щедро обмотаны узкой ленточкой.
Адепты Тейи заметно увеличились числом, да и зевак возле них крутилось намного больше, чем прежде. Смутное время поспособствовало укреплению авторитета блаженных.
Ведь всегда так происходит.
Когда людям страшно и им неясно, что будет дальше, они тянутся к любой подвернувшейся ярко блистающей силе или утешительно-одухотворяющей вере, которая сумеет их хоть немного успокоить, внушить надежду, пообещать светлое будущее…
Протискиваясь сквозь толпу, я украдкой разглядывал людей в монашеских рясах, но нет – пока ни у одного из них не заметил амулета на груди. Меня это немного раздражало – раньше, кого бы из богоотступников я не встретил – у каждого был амулет. И у тех четверых на этой же площади, и у того, что прибился к нашему обозу на столичном тракте…
Задумавшись, я довольно сильно толкнул стоящего впереди человека невысокого роста, одетого в черную рясу. Он резко обернулся и прошипел ядовито:
– Смотри куда прешь, увалень!
Увидев его лицо, я захлопал от удивления глазами.
Да мне везет несказанно!
Это же Фомка!
Правда, он теперь совсем не был похож на того вихрастого парнишку, которого я знал. Мне, показалось, что он сильно изменился, вырос и возмужал больше, чем этого позволил бы минувший отрезок времени.
– Ох, ты ж! – радостно сбросил он свою «волевую» маску, признав меня. – Ты откудова здесь?
– Да вот, угораздило попасть сюда, – искренне улыбнулся я. – Кстати, тебя и ищу. И Пахома тоже.
– Насчет Пахома ничего не скажу, не видел его давно, – заважничал паренек. – А я вот, глянь, теперь в общине Тейи состою. И там я не последний человек. Меня шибко уважают.
– Ну, молодец! – по-братски похлопал его по плечу.
Что ж, паренек чувствует свою причастность к «великому» делу, вот и задирает нос выше лба. Пусть забавляется. Всё лучше, чем с Устином грабежом промышлять. Хотя, может, и нет. Богоотступники на моих глазах уже превращались в воинствующее монашество, когда на дворец нападали.
Эти тоже ничему хорошему Фомку не научат.
Впрочем, мне-то какое дело?
Это его жизнь. Его шишки и его синяки. Пусть сам выбирает с кем ему быть и где ему интереснее. Набедокурит, споткнется, задумается – научится на своих ошибках. Ума у него точно хватит не влезать во что-то чересчур опасное.
– Мне бы переговорить с кем-то из твоих главных или с тем, кто хорошо разбирается в ваших делах, – попросил я паренька. – И перекантоваться где-нибудь не помешало бы. Я ненадолго. Наверное.
Тут Фомка изменился в лице, вся его напускная важность схлынула в один момент. Он опустил голову и, не глядя мне в глаза, видно было, что он почувствовал себя неловко, медленно проговорил:
– Понимаешь… В общину тебе нельзя. Не пустят. Нужно доказать свою верность. Временем. Я возле них долго околачивался, пока они меня к себе не взяли. Так что с ночлегом – не выйдет. И без разрешения я не могу тебе показать, где мы живем. Сам понимаешь. А про разговор – я договорюсь. Сразу – никак. Но в этом не откажут. Я всё устрою, даже не спрашивая о твоем интересе. Думаю, с ерундой бы ты не пришел. Только давай завтра? Мы завсегда тут бываем. Миссионерствуем. Просто сейчас из старших здесь никого нет.
