Читать онлайн Геннадий Кумохин - Семь жизней одного меня. Литератор

Нервное возбуждение, не отпускавшее меня всю ночь, начинает потихоньку проходить после уколов врача, и сладкая дрема овладевает мною. Мне почти хорошо в новенькой машине скорой помощи, которая сигналя, пытается объехать многочисленные пробки на проспектах утренней столицы. Наконец мы приехали в больницу и меня завозят на каталке в смотровой кабинет.

Я слегка схитрил и не стал открывать глаз, сделав вид, что сплю, только сквозь прищуренные веки разглядываю врача: молодая, совсем девчонка, а напускает на себя страшную серьезность. У меня просто нет сил и желания разговаривать. Пусть жена объясняется за меня. Кажется, когда-то мы уже были в этой больнице. Но что-то в приглушенном разговоре меня начинает настораживать.

Так и есть. «Инсульт» – слово, обжигающее, как приговор. Я хочу им возразить. Что это ошибка, что это не про меня. Ведь у меня ничего не болит, только голова странно кружится. Я просто немного перенервничал. А сейчас мне нужно немного отдохнуть, и все будет в порядке. Я пробую приподняться, но правая рука не слушается меня, и я неловко заваливаюсь на бок, а изо рта вместо слов доносится бессвязное мычание. Вот тогда я, действительно, испугался.

Следующие несколько дней проходят как в тумане. Меня возят на процедуры, делают томографию, ставят капельницы.

Но это все мало занимает меня. Я не обращаю внимания на соседей по палате, почти не реагирую на приходы жены и детей. Одна мысль не дает мне покоя, одно старинное воспоминание, которое я давно позабыл, а теперь почему-то вспомнил с такой остротой и четкостью, как будто это было вчера.

Я – студент. Окончив первый курс, еду к родителям в Светловодск. Поезд из Москвы едет до Харькова, а до Кременчуга добираются только два вагона, которые после шестичасовой остановки подцепляют к другому составу. В Харькове учатся два моих бывших одноклассника, но они уже дома, у родителей. А я задержался на пару недель, отрабатывая обязательную практику, но зато теперь до самого сентября могу быть абсолютно свободным. Я слоняюсь по привокзальной площади в превосходном настроении, даже насвистываю веселый мотивчик. Вообще-то я не очень музыкален, но по такому случаю можно и запеть. Летнюю сессию я сдал вполне прилично, не то что зимнюю. Про нее и вспоминать не хочется, а надо. Для того чтобы такого больше не случилось. А в летнюю сессию никаких проблем не было. Это значит, я уже научился правильно распределять свое время. Время не между учебой и отдыхом, а между одной учебой и другой учебой.

Воспоминания отвлекают, и я не сразу замечаю стайку цветисто одетых цыганок, пристающих к прохожим с предложениями погадать. Вот, одна молодая подозрительно чумазая девчонка подкатывает ко мне:

– Позолоти ручку, красавец!

Грубая лесть не очень трогает, но я протягиваю ей какую-то мелочь.

– Много всего будет у тебя на веку! Семь жизней проживешь! Позолоти ручку!

Это уже наглость. Но с них станется. Пытаюсь отделаться:

– Да нет у меня больше.

– Как же нет? Деньги у тебя вот в этом кармане! – она дотрагивается до левого кармана рубашки на моей груди.

Я отчетливо помню это прикосновение, и что-то как будто екнуло у меня внутри.

– А вот и нет, они не в этом кармане! Ты не угадала! – смеюсь я и с чистой совестью иду прочь.

Много позже я еще не раз буду вспоминать эту цыганку и ее пророчества. Конечно, это чушь, всякие там гадания и предсказания. Но уж больно различными получались некоторые периоды. Как будто разные жизни прожил. И вроде и я, и в то же время, совсем не похож. А иногда я ловил себя на мысли, что одновременно живу как бы не одной, а двумя жизнями. И какая из них настоящая, понять мне было, увы, не дано. А разбираться теперь, скорее всего, уже поздно.

Я вспомнил это так отчетливо и ясно, как будто увидел в ярком свете фотовспышки: вот стоит самоуверенный мальчишка и молодая гадалка держит его ладонь перед собой.

Сейчас мне почему-то кажется, что в предсказании цыганки был заключен сокровенный смысл и самое важное для меня – это сосчитать, сколько жизней я уже прожил.

Но почему-то, этот счет дается мне с большим трудом. Я сбиваюсь, начинаю заново и никак не могу собрать воедино цепочку давно прошедших событий, которые, как оказывается, и составляют всю мою жизнь.

– Пять, пять, мне кажется, прошло всего пять жизней, – высчитываю я, не замечая, что пытаюсь говорить вслух.

А жена наклоняется надо мной, стараясь разобрать в полубессвязном мычании больного хоть какой-то смысл.

– Опять бредит, – огорченно произносит она, – вот уже которые сутки пытается сосчитать какие-то свои жизни

– Ну, уж нет, я совсем не брежу, и не совсем потерял рассудок, – упрямо не сдаюсь я.

– Дело не в том, сколько я прожил, а сколько мне осталось. Семь, всего должно быть семь. Семь минус пять будет два. Значит, есть еще две жизни в запасе. Я еще поборюсь!

Но иногда мною снова овладевает беспокойство: а вдруг я сделал ошибку и неправильно сосчитал? Вдруг, не пять, а все семь прошли! И что же? Значит все? Но я еще не готов! Нет, нужно снова все пересчитать.

И опять седой человек в палате для тяжелобольных мечется в полузабытьи и мучительно пытается сосчитать какие-то свои жизни.

Я проснулся темной ноябрьской ночью и потом долго не мог уснуть, перебирая в памяти причины такого неясного и приятного пробуждения.

Как будто ангел пролетел надо мной и коснулся светлым крылом.

Но я просто вспомнил одного очень хорошего человека. И в очередной раз пожалел, что она больше не с нами.

О Елене Олимпиевне я узнал раньше, чем успел с ней познакомиться. В очередном частном пункте по проверке зрения, куда мы обратились с женой по поводу внезапно возникшей у меня проблемы, нам сказали, что, по-видимому, у меня отслойка сетчатки и посоветовали обратиться к ведущему специалисту по этому заболеванию по фамилии Саксонова, которая работает в городской больнице № 15.

Моя умница женушка постаралась через хорошую нашу знакомую, работающую в департаменте здравоохранения, получить для меня направление в эту МКБ, и мы отправились с моими вещами в Вешняки.

Нужно сказать, что сначала даже не подозревал о возникших проблемах. На дне рождения внучонка я в приливе радости начал подбрасывать его вверх, а тот визжал от восторга, такой «здоровый трехлетка».

Потом, возвращаясь домой, я обратил внимание на странные сполохи в левом глазу и даже сказал об этом жене.

На второй или третий день внизу того же глаза образовалась как бы полупрозрачная капля, которую никак не удавалось смахнуть. А она день ото дня становилась все больше и уже реально мешала видеть.

Немного расхолаживало то обстоятельство, что все это не сопровождалось никакими болевыми ощущениями.

Я особо и не заморачивался. Натаскал домой капусты и мы, как обычно, заквасили ее в довольно большой емкости. Но в основном, чем я занимался, была внезапно открывшаяся во мне любовь к архитектуре, и я всеми силами реализовывал это чувство, создавая параллельно модели частных домиков, из тех, что мы видели во время летнего отпуска в Светлогорск, что под Калининградом, на Русской Балтике, и монтируя видеофильм с видами этого городка.

Я уже предварительно согласовал выпуск такого DVD диска со своим издателем, с которым я вполне успешно работал уже третий год. Я успел за это время придумать по крайней мере полтора десятка дисков, которые активно продавались и стали приносить нашей семье вполне приличный доход.

Но, главное было не это. Я впервые за много лет почувствовал, что называется «вдохновение». Чудесное ощущение, которое дается от того, что тебе удается делать что-то важное и нужное своими руками и головой, такое, что не придумал до тебя еще ни один человек.

Ну вот, пока я тешил себя подобными иллюзиями, капля у меня в глазу все разрасталась и уже реально тормозила работу.

МКБ, куда мы приехали ближе к обеду, нас встретила полной разрухой, которая обычно сопровождает начинающийся ремонт.

Саксоновой еще не было, но, говорили, что она появится после обеда. Чтобы как-то скоротать время, мы зашли располагавшийся рядом хозрасчетный центр, где еще раз прошли все процедуры. Здесь царила обычная атмосфера безразличия и отчуждения. Особенно «впечатлила» меня дама средних лет, которая в очередной раз констатировала у меня отслойку сетчатки.

– И как вы дошли до жизни такой? – произнесла она менторским тоном.

Я ничего не ответил. Холод, веющий от этих равнодушных людей, заставлял сердце сжиматься в комок в предчувствии надвигающейся беды.

Но я готов был вынести что угодно, для того, чтобы иметь возможность вернуться к своему делу. Наконец, появилась долгожданная Саксонова.

Она была старой, но не был старухой. И симпатичной ее тоже нельзя было назвать. У нее было очень характерное, уже не молодое лицо, на котором выделялись черные пронзительно-молодые глаза.

Удивительным было другое. Как она с первой же минуты дала понять, что я для нее не чужой, безразличный ей человек, а ее подопечный, которого доверила ей судьба. Своей заботой она как будто распахнула на до мной невидимые крылья и взяла под защиту. И дело было даже не во мне, человеке, о существовании которого она еще несколько минут назад даже и подозревала, а в том, что это было ее предназначение: дарить свет в очах. Я почувствовал, как обволакивает меня теплом ее заботы, и начал отогреваться от холода равнодушных душ.

Совсем недавно на запрос о ней в интернете, я обнаружил несколько не просто отзывов, а целых литературных произведений, которые только подтверждают мою мысль.

Нашел я и большое стихотворение Беллы Ахмадулиной «Пациент», которое она написала в начале лета 2002 года и посвятила его Елене Олимпиевне Саксоновой.

Я так и не понял кто конкретно был героем этого произведения, и в каком отделении МКБ она сама лежала. Вот несколько строк:

Лазер смотрит в зрачок и становится сродствен

тайнам лба, из него добывая слезу.

Его под руку водят, и никнет он к сёстрам,

те пасут ходока, как меньшую сестру.

Они ушли почти вместе: Белла и Елена, в ноябре 2010 года.

Елена Олимпиевна долго и тщательно обследовала меня, а потом, вынося диагноз, не стала ни приукрашивать, ни усугублять положение.

Сказала все как есть.

На одном глазу отслойка большая, и здесь необходима срочная операция, а на другом сетчатка тоже не в лучшем состоянии, но здесь можно все поправить с помощью лазера.

Мое положение осложнялось тем, что ремонт проходил как раз в офтальмологическом отделении больницы, где все было разорено, а редкие больные лежали в коридорах. Кроме того, предстояло выбрать и метод операции.

Она рассказала, что есть два способа решить мою проблему: по методу, разработанному в клинике Федорова и другой, более щадящий, который применяла раньше она, а сейчас используют ее ученики.

Елена Олимпиевна «на пальцах» объяснила мне первый и второй методы и я, разумеется, выбрал щадящий, тем более, что испытать на мне первый метод сотрудник клиники, которого Елена Олимпиевна «отловила» в МКБ, активно отвертелся.

– А Вы? – с надеждой спросил я, когда мы на такси отправились на другой конец Москвы к другому ее ученику, – Вы не делаете больше операций?

– Я уже не делаю, но я могу быть консультантом во время операции.

– А на моей операции – будете?

– Я очень постараюсь, – как-то почти по-родственному ответила она.