Семейный портрет спустя 100 лет - страница 39

«И вдруг зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Что вам надо? Шоколада».

Мне громко аплодировали и снова спрашивали, как папа с мамой дерутся.

Пока родители учились, мы жили у тёти Полины, в частном доме на Сталинке. Относительно советских и даже несоветских понятий дом был большой. Уже и младший брат тёти ушел в армию, и три комнаты с отдельной кухней и столовой считались роскошью. Папа перевёлся на вечерние занятия и нашёл работу на утренние часы. Мама просто на лекции не ходила. Она появлялась на экзаменах. Сдавала их и исчезала до следующей сессии. На все каникулы и на лето мы уезжали в Сквиру.

Когда мне было три, папе осталось учиться ещё год с чем-то. Мама взяла академический отпуск в связи с очередной беременностью, и мы с ней вернулись в Сквиру. Кроме того, родители старели, и папа не хотел оставлять их одних.

Большинство их друзей, соучеников поехали поступать в Россию, многие пересекли Урал – в Свердловск, Новосибирск, Иркутск. В России не было антисемитизма, как на Украине. В вузах не делали различия. В Сквиру вернулись немногие. Не все думали о стареющих родителях. Кроме того, папины родители были старше, чем у его сверстников. Мой папа о родителях заботился. В планах моих родителей было возвращение в Сквиру после окончания учёбы. Мама считала, что для детей гораздо здоровее расти в маленьком городке, на лоне природы, чем сидеть в многоэтажках.

На лето студенты съезжались домой.

Ещё в Киеве, когда папа приходил с работы, он сажал меня на велосипед впереди себя, и мы ехали в Голосеевский парк. Я смотрела на дорогу – она убегала назад, деревья уходили назад, озеро уплывало назад. Я не выдержала и спросила, почему, когда мы едем на велосипеде, всё начинает убегать назад.

– Это не они убегают, это мы движемся вперёд. Относительно велосипеда они удаляются в противоположную сторону.

Так я столкнулась с относительностью. Я помню, что смутилась от глупости своего вопроса.

Когда мне было три-четыре года, уже в Сквире у папы появился новый мотоцикл «Иж».

Каждый день, в ненастье и в жару, я ждала папу. Стоило ему появиться дома, я не давала ему передохнуть, поесть. «Кататься на мотоцикле!» – требовала я. К счастью, у нас не было самолёта, а то я бы требовала летать в небе, над полями и лесами, над городом.

Папа сажал меня впереди, я цеплялась ручонками изо всех сил за руль мотоцикла, и мы летели по просёлочным дорогам, поднимая за собой столбы пыли. Несколько раз мы въезжали в глубокое месиво грязи. Мотоцикл застревал, буксовал, что само по себе было приключением и развлечением. Раз мы попали в лужу, мотоцикл заглох. Как в замедленной съёмке, накренился и перевернулся. Мы с папой искупались в луже. Когда мы наконец добрались домой, мама меня не узнала. Она запретила мне ездить, а папе катать меня на мотоцикле. Я рыдала и капризничала несколько дней подряд.

Мама уступила. Я снова стала ездить с папой на мотоцикле до очередной аварии. Мотоцикл перевернулся, и я сломала руку.

– Вырастешь, станешь гонщицей, – успокоил меня папа.

Это я запомнила. На все вопросы взрослых, кем ты хочешь быть, когда вырастешь, следовал один ответ – гонщицей, к изумлению взрослых, изводивших детей глупыми вопросами.

До этого была история с мамой и мотоциклом. Моя не менее азартная мама предложила устроить гонки на мотоциклах на стадионе. Папа дал маме фору – полстадиона. Мама, сделав круг, начала отставать и добавила газ. Папа заметил, что мама заходит на поворот на слишком большой скорости, начал кричать ей: