Евнух озадаченно глянул на нее.
– Ты считаешь, что можно полагаться на слово этого доблестного господина? Я всегда говорил, что ты, царевна, безнадежно глупа.
– Пусть моя глупость тебя больше не тревожит, – ответила Шами и, повернувшись к атаману, пообещала: – Я буду тебе верной женой.
Евнух всплеснул руками.
– Не слушай ее, господин!
– Заткнись! – коротко приказал главарь и добавил: – Сначала мы отправимся ко мне, там будет видно. А пока никому не отлучаться от каравана.
* * *
Вскоре неспешность быков вогнала всех сопровождавших царский обоз в неодолимую дрему. Предводитель разбойников предложил Шами прокатиться на его жеребце, сам же залез в колесницу и там заснул. Его помощник, одноглазый, зверского вида, бритый наголо воин, пристроился поближе к царевне, правда, его рвения хватило ненадолго – скоро он тоже начал клевать носом.
Был конец месяца аддару (февраль – март). Близилась жара, огненные маки и цикламены уже начали терять лепестки, но степное разнотравье еще цвело. Травостой был густ и высок. Конь атамана, покрытый выделанным из шкуры степного льва чепраком, чаще других позволял себе останавливаться и срывать губами колоски и соцветия. Шами не торопила его, и шаг за шагом конь начал отставать, сближаясь с толпой тянувшихся позади повозки конных скифов и пеших воинов, пока обмякший, с полузакрытыми глазами Ардис не занял место рядом с принцессой. Некоторое время старик молчал, потом тихо обронил на родном языке:
– Будь осторожна, Шами.
Девушка вздрогнула и, не поворачивая головы, откликнулась:
– Он дал слово, что возьмет меня в жены.
Старик бросил взгляд в сторону низких, покатых увалов – там, за обрывистой линией прибрежных откосов бежал священный Евфрат. Еще дальше, на три дня пути, тянулись холмистые плодородные земли, упиравшиеся в куда более полноводный и стремительный Тигр. На его берегу – как раз в направлении на солнце, на скалистом уступе высился древний Ашшур. Тень от его стен, крепостных башен и храмов-дворцов покрывала все Междуречье, вплоть до гор на востоке и моря на западе. Даже ночью нельзя было спрятаться от этой тени, она наползала внезапно, по мановению руки главного разбойника Салманасара[5]. Старик бросил взгляд в сторону царской колесницы, куда забрался атаман – по-видимому, этот головорез не последний в своре Салманасара, и его слово имеет такую же цену, как и обещание ветра не рушить хижины.
Не поворачивая головы, старик предупредил:
– Он – ассириец, Шами, и, по-видимому, из знатных. Никто не знает, что у него на уме. Ты в его руках, и он может поступить с тобой, как ему вздумается.
– Он обещал взять меня в жены! – упрямо повторила девушка.
– Тебе хочется верить в чудо. Эта вера обманчива. Чудо, как степной мираж, сколько ни гонись, догнать нельзя. На слово ассирийца нельзя положиться даже в том случае, когда он требует – отдай добром, а то хуже будет. Обрати внимание, его воины окружили моих людей, они скрывают имя господина. Они все клятвопреступники, грубые и похотливые ослы. К тому же неизвестно, нужна ли ему жена? Значит, тебя ждет участь наложницы, для дочери вавилонского царя – это неслыханный позор.
– Он сказал, что готов жениться на мне.
– Может, так, а может, и нет. Кто знает наверняка?
– Как же сделать, чтобы наверняка?
– Надо известить твоего отца. Я готов рискнуть своей жизнью, Шами, но я стар. Меня догонят.
– Может, мне самой попробовать? Это отличный скакун.
