– Жеребец хорош, только, боюсь, стоит ему услышать свист хозяина, и он тут же повернет назад. К тому же твое бегство ничего не изменит. Ты, как говорится, уже побывала «в его руках». Если ты вернешься в Вавилон, тебя унизят.
– Что же делать?
– Не знаю, но отца известить надо. По крайней мере, он пожалуется Салманасару. – Ардис некоторое время размышлял, потом добавил: – Я знаю наездника, которого эти разбойники не догонят.
– Кто?
– Партатуи-Буря.
– Это тот, что не сводит с меня глаз?
– Когда ты поблизости, его глаза не в его власти.
– Ладно, о глазах потом, – коротко ответила Шами. – Пусть будет Буря.
Ардис добавил:
– Он сообщит твоему отцу, что нас захватили в плен.
– Ни в коем случае!
– То есть?
Шами глянула в сторону Одноглазого, бросила взгляд влево, вправо, потом, не разжимая губ, предупредила:
– Пусть Буря донесет до отца радостную весть.
– Послушай, Шами…
– Нет, Ардис, это ты послушай.
Одноглазый встрепенулся, задергал головой. Его взгляд задержался на Ардисе. Тот успел сузить глаза и притвориться околдованным дремой. Шами с сонным равнодушием разглядывала степь. Одноглазый некоторое время отчаянно боролся со сном – его веко заметно подергивалось, – наконец око закрылось, и он нехотя, не без усилия, отвернулся.
Старик подогнал коня поближе. Шами, по-прежнему изучавшая степь, процедила сквозь зубы.
– Пусть Буря доставит в Вавилон радостную весть – знатный ассириец спас меня от бедуинов и, сраженный моей красотой, решил взять меня в жены. Он умоляет отца дать согласие.
– Согласие кому?
Шами поморщилась.
– Ах, это неважно!
Тут до нее дошел смысл вопроса. Она задумалась, потом согласилась:
– Да, это может испортить все дело.
Некоторое время Шами размышляла, потом уже более решительно закончила:
– Я вверила богам свою судьбу, и, как видишь, они пока на моей стороне. Нельзя упустить чудо. Я должна узнать имя ассирийца, и я узнаю его. Запомни, Буря должен добраться до Вавилона живой, невредимый и обязательно сияющий от счастья. Он ни в коем случае не должен поднимать панику во дворце.
Шами придержала коня и с той же дремотной неторопливостью, с какой Верный скусывал стебельки травы, а быки жевали жвачку, пристроилась к самому молоденькому из ассирийцев. Повела себя дерзко, заглянула в самые глаза. Парнишку густо бросило в краску… Ему было лет четырнадцать, не больше, – он вздрогнул и опасливо посмотрел в сторону Одноглазого. На царственную девицу взглянуть не отважился.
– Скажи, дружок, – спросила Шами. – Твой господин уверял, что под его началом десять тысяч воинов? Это правда?
Парнишка кивнул.
– В таком случае твой господин, должно быть, важная персона?
Еще кивок.
– Значит, он туртан[6] великого Салманасара?
Парень отвел взгляд.
Шами, как ни в чем не бывало, продолжила:
– У твоего господина есть «та, что в доме»?
Опять молчание.
– Ты пренебрегаешь вавилонской царевной? Это недопустимая дерзость, воин.
Парень с трудом выдавил:
– Нам запрещено разговаривать с пленниками.
Шами удивилась:
– Разве мы пленники?! Ты хочешь сказать, что твой гос подин отважился взять в плен посольство царя Вавилона?
– Нет, госпожа…
– Послушай, воин. В любом случае, как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, сейчас твоя жизнь в моих руках. Стоит мне только пожаловаться, что ты бесстыдно таращился на меня…
– Госпожа, я не смею!..
– Так расхрабрись! Посмей! Сейчас или никогда. У тебя есть шанс схватить за хвост птицу-удачу. Боги на нашей стороне. Как только Одноглазый обернется, будет поздно. Как зовут твоего господина?
