В этом же смысле надо понимать и то «семя», которое лежит в основе семьи и которое образует начало человеческого бытия. «Заброшенность» человека в мир, о которой так много говорил Хайдеггер, есть именно заброшенность семени человека в почву мира. Уникальное бытие человека вырастает именно путем некоего преобразования бытия мира в определенность человеческого присутствия. Это преобразование осуществляется по алгоритмам, заложенным в семени. «Быть» для человека – это и значит произрасти из того семени, которое дано в телесных, духовных, социальных, культурных предпосылках его существования.
В этом же смысле следует понимать и «кровное родство» как принцип построения отношений. «Кровь» равняется «жизни» и на всех древних языках, и в живом языке современности. «Единство крови» есть единство жизни, обеспеченное единством бытийного семени. Жить одной жизнью, быть в кровном родстве – это, собственно, и означает одинаково впитывать и одинаково преображать в себе окружающий мир, это значит быть и осознавать себя отпрысками одного корня, побегами одного семени, членами одной семьи как целостного организма.
Этот смысл, который мы сейчас можем расслышать в слове «семья», еще недавно и с глубокой древности имел для человека «дом», а еще ранее, в доисторический период – «род». Этот смысл в современном мире уже расшатывается общественной практикой, однако, тем не менее, остается весьма востребованным. Хотя семья ныне переживает сложный период, о существе которого мы будем говорить в соответствующем месте, она сохраняет большую, может быть даже все возрастающую экзистенциальную значимость.
На каком же основании мы сближаем и рассматриваем как существенно тождественные такие разные явления как первобытный «род», традиционный «дом» и современную «семью»? Во-первых, конечно, их генетическая связь: дом есть продукт внутренней дифференциации родового быта, а наша семья – продукт преобразования дома в современном мире. Во-вторых, же, и это самое главное – эти явления образуют, каждое для своего времени, первичное лоно человеческого бытия. Человек возрастал когда-то в лоне рода, он возрастал еще сравнительно недавно в лоне дома, ныне же он возрастает в лоне семьи.
Как это ни покажется странным современному сознанию, «семья» – это сравнительно молодое явление, то есть «семья» в современном ее значении супружеской нуклеарной семьи. И в европейском средневековье, и даже гораздо позже «самого термина «семья» вообще не существовало, так как отсутствовало представление о ней в современном смысле слова. Человек того времени не отграничивал себя с женой (или мужем) и своих детей от родителей, близких или дальних родственников, живших с ним под одной крышей, а также других лиц, не связанных с ним кровным родством»>2. И, несмотря на то, что, начиная уже с XI века, становится заметно, как «малая» семья постепенно укрепляется и делается базовой, еще очень долго «семья» для человека отождествляется с «домом». Для сельских жителей это отождествление сохраняет свою силу, в некоторой мере, и поныне.
Сделаем еще одно «лингвистическое» отступление. В качестве примера того, как древние люди понимали семью и брак, посмотрим, например, как звучит греческий оригинал Нового Завета там, где синодальный русский перевод дает слово «семья». Для сравнения мы, кроме греческого текста, использовали два других варианта современного русского перевода Нового Завета: недавно вышедший перевод В.Н. Кузнецовой
