– Один, кажысь.
– Ой, брешешь… На вот, карамель. Слышь, ты это, никому не болтай, у меня вчера день рождения был. С ребятами погрызите. Не скажешь?
– Да я ничего не видел, тёть Дусь, дождь помешал. А груши мы девчонкам хотели…
– Там много осталось. Возьмёшь?
– А отдадите?
– Бери. Не забудь сумку вернуть, лазутчик… Давай, иди. Вы, это, при гармонисте меньше болтайте.
– Понял, тёть Дусь. Может вам воды натаскать из колодца?
– Иди уж, водонос, на то дежурные есть.
«Гармонист, гармонист, на мехах заплатки, за подляну, гармонист, схватишь по сопатке…» По сопатке, в таких случаях мало, лучше бы «тёмную» устроить, да опасно, его отец в милиции работает. Придумали похлеще «тёмной». Раза два за ночь будили «Мыху-Засцыху» опростаться. Тщетно, утром Галина Семёновна озабоченно разглядывала пятно, с отвращением нюхала… сомнений никаких – моча. Пацаны ж не дураки, пацаны – подлецы. Аккуратно мочились в бутылку и подливали гармонисту в постель… «Мыха-Засцыха», вроде, догадался о причине внезапно открывшейся болезни и вскоре попросился в другую палату. Его, за праведность, там тоже невзлюбили, но ребятам из первой наплеват: они и от стукачка избавились, и тётя Дуся самые вкусные кусочки первой палате выставляла, а Иван Петрович разрешал в тихий час на бильярде играть. Только Михаил Соломонович, соблюдая гонор старшего воспитателя, смотрел сурово. Принципиальный, гад! А куда денешся? Тут свои порядки – лагерь.
Глава 2.
НОВАЯЖИЗНЬ
Советские строители, наращивайте темпы строительства жилых и производственных объектов! Слава строителям коммунизма!
Геологи страны советов, шире и глубже внедряйте передовые технологии разведки полезных ископаемых!
Да здравствуют советские женщины – женщины-общественницы, женщины-труженицы, женщины-матери!
Согласно планам развития города, старый дом, в котором столько лет жила Арктида Афиногеновна, дом, где воспитывался Эрнст, шёл на снос. Народ, пытаясь прописать на скудные квадратные метры как можно больше народу, возбуждённо засуетился. Только одинокая жиличка Офигеновна – обломок старорежимных времён, восприняла благую весть без должного энтузиазма, какая ей разница в какой коммуне жить. Однако соседи эту перспективу активно обсуждали и высказывали своё отношение, особенно старались два друга, Мишка и Вовка – большие любители пива с воблой и кой чего покрепче, под толковище на общей кухне. Мишка – потомственный пролетарий, работал на номерном, а Вовка – лимита, морозил зад на строительстве. Мужики добрые, покладистые, по трезвяни муху не обидят, «токмо, когда примут маненько», любят пофилософствовать. Кто из нас, из простых советских людей без маленьких слабостей?
– Не-е, ты не прав, Вован, одинокой старухе никакая власть, даже наша советская, отдельные хоромы не предоставит, слишком жирно будет. К тому же, её сын – предатель и полицай, против родной совецкой власти в войну сражался. О, как!
– Да слыхал я, но не пойму, чё это он?
– Чё, чё! Буржуйское племя, гнилая прослойка, одно слово интилигенция. Мамаша, вроде как, поначалу за рабочих и крестьян выступала, в революции участвовала. Ан нет, против природы не попрёшь, в сыночке-то опять голубые кровья проснулись. Угодил, подонок, в лагеря, так ему и надо.
– Да уж эту итинлингенцию, хрен поймёшь… но старуха-то крепка.
– А то, из живодёров-фабрикантов родом, с соседями знаться ни-ни. Гордая, на кухне почти не готовит, только зря место занимает! Опять же выпить в праздники, спеть там частушки или сплясать топотушки со всеми, это ей западло. Мамзель из себя корчит, по театрам да по филирамониям шастает. Спрашивала недавно такую же мымру из седьмой, была ли та на вирнисаже…
