– Если он тронет её хоть пальцем…
– …когтем, – поправил Рион, задумчиво жуя травинку, сорванную неподалёку. На этот раз его голос звучал уже не по-старчески скрипуче, а обыкновенно.
– Если на её теле появится хоть одна царапина, я сверну ему шею.
– Ты один раз уже убил его.
– Пацан выжил. Значит, я его не добил. Встречу – проткну ещё раз.
– Не сомневаюсь, что проткнешь, – выдохнул Рион, стряхнул с одежды парочку пауков и потёр лоб, словно хотел освободить голову от разных мыслей, оставив лишь нужные. – Ты доволен? – спросил он у самого себя, когда отнял ото лба пальцы. – Или остались вопросы?
Ответом было недовольное урчание, сильное похожее на утробное.
– Согласен. Ничего нового он нам не рассказал. Только зря зелье перевели.
И Рион посмотрел на Далена. Тот продолжал ровно дышать, закрыв глаза и даже не шевелясь.
– Поспи ещё немного. А я скоро вернусь, – бросил в его сторону Рион и скрылся за зарослями дикой малины. Спелая ягода местами опала и начала подгнивать во влажной траве, перемешанной с прелой листвой.
Последний раз Рион бродил по этому лесу двадцать пять лет назад.
Ночное собрание у костра в чаще, когда Рион стал свидетелем страшного рассказа Дагорма, в счёт не шло: в ту ночь, следуя за веретенником, он просто пересёк Хмурое море, выслушал всё, что нужно было, и тут же вернулся в Берлау, к ногам юной королевы, которая не потерпела бы внезапного и долгого отсутствия подданного. Даже заглянуть на болота за лунной травой не успел. Теперь же до болот было далековато, но Рион не вспоминал о них. Он шёл вперёд, огибая деревья, перешагивая через муравейники и выползшие на поверхность земли корни тисов, переплетенные между собой, и думал. Лес не отвлекал Риона лишним шумом; деревья клонились друг к другу так, чтобы ветвями закрыть своего гостя от чрезмерно яркого и горячего солнца, чьи лучи могли сбить с нужной мысли и вызвать на красивом лице столь несвойственное красоте раздражение.
Но двадцать пять лет назад всё было иначе…
Тогда шёл мелкий и колкий дождь, и каждый удар капель по коже был сродни порезу стеклом. Ветер был холодный и мерзкий. Мешал идти, дул прямо в лицо, в какую бы сторону ни поворачивал путник. В ту ночь на небе сверкали две луны – редкое явление, не сулившее ничего хорошего.
Двадцать пять лет назад восшествие двуликой луны связали с рождением второго сына лорда Стернса. Все в округе вспоминали и шептали друг другу на ухо древний стих со страниц книги пророчеств. Леди Стернс, обезумевшая сразу, как только из её рук вырвали новорожденное дитя, кричала, что сожжёт проклятое писание и бросит Дагорма, шептавшего на ухо её мужу и королю, в темницу. Она слов на ветер не бросала и обязательно бы так сделала, если бы внезапно не потеряла сознание и не слегла. В бреду она пролежала несколько недель, а когда отошла, первым, кого увидела у своей постели, был старший сын Гайлард, тогда ещё мальчишка без малого пяти лет от роду, испуганный и взъерошенный.
В те дни Рион долго ходил по лесу. Лазил по оврагам, спал под подпирающими небо дубами и много размышлял. А больше ругал себя за нерешительность. За то, что не настоял на своём. Особому мнению никто не был рад: ни лорд Стернс, ни король, ни прочие мудрецы, советы которых все и всегда чтили. Риона выслушали, но сделали это неохотно. Поступить так, как предложил он, не осмелился никто. Жалел ли кто-либо о содеянном? Вряд ли. Но Риону все последние двадцать пять лет было не по себе: плач младенца, которого скинули со скалы в море, до сих пор звучал в голове по ночам, и неприятные воспоминания глушились лишь крепким вином да изредка едким табаком.
