Сердце джаза - страница 22

Руки Аниты были узкие и с выпуклостями. Кончики пальцев мягко заострены, и она играла ими на коленях, как на невидимой клавиатуре.

Альвар посмотрел на свои руки. Они тоже начали играть: левая рука зажимала невидимые гитарные струны и брала аккорды, которые никто не слышал. И если Эрлинг и его напарник были видимым дуэтом, то он и Анита – невидимым.

Единственное, намекавшее на то, что прошло уже много времени, – это щель между занавесками, висящими на окне. Там была тьма, которая постепенно окутывала их. К тому времени Эрлинг уже сыграл «Летнюю пору», «У меня есть ритм» и другие вещи, которые Альвар никогда не слышал прежде.

Время как будто утратило свой контроль над жизнью, и теперь было уже так поздно, что придется возвращаться на Торсгатан бегом и по дороге придумать подходящую ложь, ведь это был его первый день у тетушки Хильды. Он был искренне расстроен, потому что ему было пора уходить. Но, к его радости, Анита тоже засобиралась.

– О боже! – воскликнула она, торопливо собирая свои вещи. Как будто была обычным человеком, а не богиней.

Они неслись по улицам Стокгольма. Альвар на своих длинных ногах – как отважная долгоножка, Анита – как яркая бабочка в шарфе и пальто. В ее глазах плясали смешливые искорки, но когда она взглянула на уличные часы, в глазах мелькнул страх.

Увидев трамвай, она запрыгнула в него и ободряюще посмотрела на Альвара.

– Ты можешь добраться на нем до Центрального вокзала, – сказала она, запыхавшись.

Скажи она, что трамвай идет в Германию, Альвар все равно бы не раздумывал. Не имея денег на билет, он стоял рядом с ней среди других стокгольмцев.

– Хассе Кан[16] играет в «Налене» в субботу, – прошептала она ему на ухо. – Придешь?

Он мог только кивнуть. Чтобы заверить ее, он сделал это дважды, второй раз более четко. Она засмеялась.

– Это будет замечательно! Тебе здесь выходить. Васастан – туда.

Альвар вышел, смутно представляя, куда указала Анита. Он все еще чувствовал ее дыхание. Все было именно так, как он думал: Стокгольм был полон чудес. Во-первых, кондуктор трамвая не подловил его. Во-вторых, он все еще держал упаковку с двумястами пятьюдесятью граммами кофе, которые должны были утешить тетушку Хильду, а потому она не станет писать матери ничего дурного. Теперь остается узнать, что из себя представляет «Нален».

– Это был клуб, верно?

Стеффи осмеливается предположить, потому что она тысячу раз читала о Повеле Рамеле, который играл в «Налене».

– Можно и так сказать. Это было огромное заведение, его не сравнишь с маленькими джаз-клубами в любом другом городе.

– Кроме Бьорке.

– Тоже нет. «Нален» не сравнишь ни с маленькими, ни с большими джазовыми клубами. Это нечто большее.

Альвар задумывается и расползается в улыбке.

– Наверное, прошло уже лет пятнадцать с тех пор, как я был там в последний раз.

– А в Вермланде есть такие?

Альвар смотрит ей в глаза, затем подмигивает.

– Одно можно сказать наверняка, джаз есть везде и никогда не умрет. Теперь уж я точно не знаю, потому что медсестры здесь не очень хорошо разбираются в джазе, но и они не могут обойтись без синкоп в Карлстаде[17].

Стеффи смеется. Она как раз собирается рассказать Альвару о своей сегодняшней репетиции на басу, когда в дверь стучат и на пороге показывается медсестра.

– Пора ужинать.

Альвар исчезает в направлении того, что называется столовой. Он идет быстрой и уверенной походкой, не сравнить с шаркающими тетеньками и старичками в инвалидных колясках. Стеффи испытывает чувство гордости: ее старичок, без сомнения, лучший в округе.