Рой остро чувствовал бремя брата. Восстания вспыхивали одно за другим – на востоке, на юге, на севере, западе, - страна пылала, и пожары не успевали тушить. Голодные бунты шли волнами, от окраин к столице. В поисках еды обезумевшие толпы громили амбары, портовые склады, разносили лавки торговцев и имения мелких сеньоров. Всех, кто пытался защитить имущество, забивали камнями. Желающих присоединиться к грабежу встречали оскалом. Никто не чувствовал себя в безопасности, и люди бежали: кто-то на кораблях в Портуру, большинство – под стены столицы и грандов. Проезжая, Рой видел пустые деревни и тлеющие остовы ферм, тела в канавах, сытое воронье, одичавших псов с торчащими ребрами и изможденных людей, и достаточно вбросить оружие, пообещав зерно за чашу крови, чтобы…
*
- …ты виноват!.. Клейменное ничтожество, шлюхино отродье, будь ты проклят! Будь проклят, слышишь?! Будь проклят! Это твоя вина! Твоя, ублю..! - Шею Арро захлестнула петля, и он наконец заткнулся, вытягиваясь струной на носках сапог. Свидетельствующий монах из ордена Святого Лусио - совсем юнец, отправленный настоятелем, - по-черепашьи втянул голову в плечи, дописывая последние строки признаний и стараясь не смотреть на наскоро сбитую виселицу, семейство графа на ней, серое море сжимающих кулаки крестьян и восемь обескровленных тел, укрытых ветхими простынями.
Колдун появился два года назад, и никто из Арро не заподозрил в ограбленном и избитом торговце сангрийскую тварь. Старика подобрали, позволили умыться и отлежаться. Он все время благодарил, с равным удовольствием поедая что воскресный сыр, что похлебку – все теперь ели похлебку, даже гранды, - а получив охрану, уехал, кланяясь в седле и обещая вернуться, - и сделал это, набив кладовые своих спасителей солониной и хлебом, потом еще и еще, и если в голову графа закрадывались подозрения – слишком щедр старик, слишком приторен и заботлив – то радости детей от еды на столе хватало, чтобы закрыть глаза на странности и недомолвки.
На запах полыни от роскошных даров.
На широкие рукава старика и повязки под ними.
На окровавленные птичьи перья в саду.
На гостя, с ужасом глядевшего на Саула весь ужин и спешно откланявшегося.
…и страшен ли Разрушитель, если именем Его и каплей крови Инессита смогла призвать дождь над замком? Исцелить мать и брата, наполнить колодец? Подтолкнуть рост овса – кто хватится нищих с большой дороги? А у крестьян впервые появился смысл если не жизни, то смерти…
…и нужен ли раннам король, ведущий к Истинной гибели?..
От обезглавленной, как и ее учитель, Инесс де Арро тянуло скверной так, что трескались Святые Дары. Почувствовав смерть Саула, девчонка не прекратила копить для него силы, наоборот, воя от ярости, рванула души из распятых в подземелье тел, - вбирая, вбирая, вбирая, - чтобы швырнуть в появившегося на пороге убийцу проклятием.
Скверна окатила Роя кипящей смолой, разлагающей все, к чему прикоснется, и правая рука, которой он з а к р ы л с я, повисла плетью. Жгучая боль ослепила, почти оглушила – Рой в последний миг учуял движение воздуха и отшатнулся, уворачиваясь от меча. Острое лезвие полоснуло по ребрам. Выругавшись, маг прянул в сторону, ушел в вихрь, чувствуя, что ведьма пожирает с и л ы, но клинок, завибрировав, завяз у горла; Рой перехватил тонкое запястье мечника, стиснул плечо, развернул, заставляя его принять на себя поток скверны.
