– Вы такой наблюдательный?
– Жизнь заставляет. Маркушины вот наговорили, думаете, они первые? Много таких, вот и приходится отбиваться… Но я думаю, вы, товарищ капитан, не очень-то верите Маркушиным.
– Почему вы так думаете? – повела бровью Парфентьева.
– Протокол не оформляете. И меня выслушать согласились. Это при том, что утро началось нервно.
– У кого утро началось нервно? – нахмурилась женщина.
– Много вчера работали и допоздна. Утром проспали подъем, схватились за утюг, а дочка завтрак требует, не знаю, куда она собиралась… Китель вы не догладили, но завтрак приготовили, кофе, правда, на рубашку капнули. Дочка вас за это отблагодарила, стала застегивать вам китель. Вы не поняли, зачем она это сделала, но неладное почувствовали. Или оттолкнули дочь, или сами отпрянули, факт, что пуговицу надорвали. Но ромашку не заметили.
– Какую еще ромашку?
Парфентьева резко опустила голову, и пуговица на волоске болтается, а на галстуке действительно заколка с ромашкой – желтая серединка, белые лепестки. На рубашке пятнышко. Женщина дернулась, стала застегивать китель, пуговица оторвалась.
– Тьфу ты!
– Представляю, какая это досада с вашим постоянным стремлением к совершенству. Но вы переживете, Лидия Максимовна, вы умеете себя уговаривать. Сегодня вы рветесь в небо, к заоблачным высотам, а завтра вам уже хватает и того, что вы просто ходите по земле. С высоко поднятой головой.
– Все сказали?
– Если все, я свободен?
– Про дочь по чашке узнали?
Парфентьева переставила кружку, спрятав ее за монитор ноутбука.
– А о том, что вы воспитываете ее одна… Говорю же, утро нервно начиналось. На работу вы едете, кольцо на правой руке, а сегодня забыли с одного пальца на другой перекинуть, кольцо так и осталось на левой руке. И волосы не вспушили. – Холмский провел пальцами по своей голове, как делают, когда хотят взлохматить волосы. – К своей расческе даже не прикоснулись.
– Умный, наблюдательный? – обиженно-хищно сощурилась Парфентьева. – Людей спасаем, да?.. А про труп только сегодня сказали. А если труп сегодня ночью увезли?
– Это вряд ли. Вы же допоздна работали.
Холмский и сам чувствовал, что голос звучит неуверенно.
– Опять фантазируете?
– Зубы вам заговариваю.
– Я это уже поняла!.. Жду вас завтра в это же время!
– В это время я уже буду на смене. Давайте послезавтра, – попросил Холмский.
– Завтра!
Парфентьева непримиримо смотрела на него. Но строгость ее требований компенсировалась необязательностью их исполнения. Холмский не подозреваемый, фигура в деле отнюдь не ключевая, так что меру пресечения она применять к нему не станет. Даже если очень захочет.
3
Сердечный приступ, подозрение на инфаркт, скорая помощь несется на всех парах, улица Советская, дом тридцать четыре. И вдруг резкое торможение, перед самым носом автомобиля вываливается дверь, с треском падает на землю. Кто-то снял дверь от шкафа-купе, вынес ее во двор, приставил к стенке навесного ограждения мусорной площадки; подул ветер, и панель с зеркалом грохнулась на землю. А могла ударить по машине, не нажми Олег Валерьевич на тормоз. Холмский спешил, он думал о пациенте, но глаза и мозг жили своей жизнью, в памяти осталось, что мусорные баки пустые.
Дверь без гвоздей, осколки зеркала для покрышек не страшны, Олег Валерьевич выходить не стал, переехал через препятствие, остановил машину возле первого подъезда того же дома, во дворе которого находилась мусорка. Дом старый, камеры под козырьком подъезда нет, но в дверь так просто не зайти. Холмский знал номер квартиры, набрал его на панели домофона, нажал на вызов. Спрашивать на том конце провода не стали, сразу открыли дверь. Скорая помощь гость серьезный и воспитанный, без приглашения не является.
