– Я перестала вас понимать! – мотнула головой Парфентьева. – Кровь, нос, рост, какие-то сердечки!.. И с чего вы взяли, что незнакомая нам девушка занималась любовью с Маркушиным?
– Я, конечно, могу заблуждаться, и на самом деле никто ни с кем ничем не занимался. Но в гостиной я видел бюстгальтер, принадлежащий явно не Кате Маркушиной. А на столе на кухне я видел малиновую помаду и три пробки от шампанского, видел там, где сидела девушка с розовой сумочкой. Сумочка эта потом пропала. И помада тоже. Насчет пробок сказать точно не могу… Пробки на столе остались?
– Какие еще пробки?
– Три пробки от шампанского. Только пробки, бутылок нет. От водки, от коньяка бутылки видел, а от шампанского нет. Может, бутылки от шампанского стояли в каком-то другом углу, не видел. Видел только одну разбитую бутылку на крыльце, разбили ударом о перила. Вторую бутылку разбили на кухне, но там стекла убрали. Все стекла, почти все. Третью бутылку разбили в прихожей о голову Лаверова… Не знаю, от какой бутылки горлышко я видел. Но видел. На кухонном разделочном столе… В протоколе горлышко упоминается?
– Горлышко от бутылки шампанского? – нервно спросила Парфентьева, она пыталась сосредоточиться на том, что говорил Холмский, но пока не получалось, мысль змейкой ускользала от нее.
– На разделочном столе… Горлышко мог положить туда Маркушин. После того, как убил Лаверова. Или сам Лаверов положил. Со своими отпечатками пальцев. Не подумав, положил…
– Я вас не понимаю, – честно призналась следователь.
– Если честно, я сам себя не понимаю. Просто говорю, что видел… Помада, оставленная неизвестной девушкой, несколько осколков на полу на кухне… Возможно, эта девушка пыталась остановить драку, а кто-то ударил ее бутылкой по голове. И бутылка разбилась, и голова… Я думаю, тело закопали где-то в огороде, под кучей компоста.
– Не было там никакой кучи компоста! – мотнула головой Парфентьева.
– Значит, в компостной яме… Трава там на участке выкашивается, куда-то складывается, перегнивает. Компост, он, как пух, копается легко, быстренько присыпали и разбежались… Только Лаверову уйти не дали. Маркушин не дал. Сначала заставил разбить бутылку и оставил себе горлышко с отпечатками его пальцев. А потом убил. Другой бутылкой от шампанского по голове. Чтобы наверняка.
– Труп, одна бутылка, другая, пальчики… – проговорила Парфентьева, пытаясь ухватить разбегающиеся мысли.
– Лопата у крыльца стояла, в траве. Поставили ее, когда роса только-только выпала. Судя по разлету осколков, бутылку разбили уже после того, как поставили лопату. И после того, как похоронили неизвестную нам девушку… Зачем разбивали бутылку? Чтобы привязать Лаверова к убийству, зачем же еще?
– Это вы так думаете.
– Думать будете вы, товарищ капитан. Вы следователь, вам и карты в руки.
– Значит, Лаверов разбил бутылку, а Маркушин отобрал у него горлышко. С его отпечатками пальцев. Мы же не можем знать, какой именно бутылкой убили девушку Маркушина… Если ее убили… Если она мертва… Умеете вы морочить голову, гражданин Холмский! – будто опомнилась Парфентьева.
– Не верите, не надо. Но если вы хотите сделать меня крайним, предупреждаю, у вас ничего не получится. У меня записаны все ходы!
– Никто не собирался делать вас крайним… Но эти шарики, там действительно было что-то написано?
– И на шарике, и на стене… И три пробки на столе были, и сумочка на спинке стула висела. И малиновая помада в розовом тубе. Не знаю, записала моя камера это или нет, она смотрит вперед, пробки могли не попасть в кадр. Шарики не попали точно. И лопата… Но вы же можете просто сходить и посмотреть, что там в компостной яме.
