Это был просто эксперимент, проверка гипотезы, ничего больше. А она… она была как открытая книга, едва ли пытавшаяся защититься от таких, как я.
– Вы так добры, – сказала она.
Недостаток инстинкта самосохранения. Не самый лучший образ для женщины.
С этими мыслями я отмахнулся от нее.
И все же мои коллеги ошиблись, называя ее «серой птичкой». Как же поверхностно они ее оценили! Серая птичка – это что-то обыденное, неприметное, а она была совсем не такой. Она напоминала песчаник – бледный, с теплым золотистым отливом. Ее волосы, чуть темнее россыпи веснушек, усеявших лицо, словно звезды в сумеречном небе. Нос с легким изгибом, будто намек на лыжный склон. А как ловко и уверенно двигались ее тонкие, сильные пальцы – этого они точно не заметили. И ее аромат – что-то вроде малины с кокосовой ноткой, наверное, шампунь.
И этот чопорный бантик у воротника. На долгий, странный момент я представил, как развязываю его.
Развязать бант. Разгадать ее. Словно распаковываешь невинный подарок. Снять ткань с ее бледной шеи, обнажить кожу. Расстегнуть одну пуговицу. Затем еще одну. Веснушки, пылающая кожа, пальцы, скользящие по ней, вытаскивающие все ее маленькие секреты из всех ее потайных кармашков.
– Вы так добры.
Что нужно, чтобы ее раскрыть? Как бы выглядел ее открытый, прямой взгляд, если бы он загорелся страстью?
И, главное, почему я все еще думаю о ней? У меня миллион дел, и она точно не входит в их число. Мне нужно сосредоточиться на слиянии компаний – я даже выделил время в дороге, чтобы обдумать это.
Я подношу телефон к лицу. Когда передо мной экран, это сигнал: не трогайте меня. Моя версия головы на пике. Потому что второй секрет моего успеха – жесткий тайм-менеджмент.
Я опускаю телефон и касаюсь шеи.
– И что это вообще было? То, что на ней было? На шее?
– Это называется бабочка, – отвечает Лиля. – Женский галстук-бант.
Я жду продолжения. Не дождавшись, повторяю:
– Женский галстук-бант.
Секрет, чтобы заставить людей говорить, – повторить их последние слова. Нет ничего более вдохновляющего для человека, чем звук его собственной речи.
Лиля, хоть и видела, как я использую этот прием сотни раз, все равно поддается.
– Да, женский галстук-бант, что-то в стиле дешевой распродажи из 1989-го. Немного корейская школьница, немного деревенская мышка, идущая на воскресную службу. Никто бы такое не надел.
– Женщины теперь носят галстуки? – вмешивается Каганов. – Оставьте хоть что-то нам, мужчинам!
– Нет, это не мужской галстук, – объясняет Лиля. – Бабочка – это широкий бант с длинными концами, свисающими вниз. Представь тонкий шарфик, завязанный в бант у шеи. Хотя держу пари, он у нее был на клипсе. Это так в ее стиле – серая птичка.
Я хмурюсь. Клипса определенно рушит мою фантазию – такой бант нельзя медленно развязать, потянув за кончик, не получится дразняще вытащить его из-под воротника.
Если бы она была моей, я бы настоял на настоящем длинном куске ткани, завязанном вокруг воротника, который можно развязать, словно распаковывая подарок – ее полную и абсолютную капитуляцию. Я бы медленно вытащил его из-под воротника. Убрал бы в сторону. А затем пуговицы – одна, вторая, третья. Кусочек простого белого бюстгальтера, без всяких изысков.
Лифт останавливается на шестом этаже. Мы выходим, и я иду в свой кабинет, мысли кружатся вокруг этой деревенской мышки.
Клипса или завязанный бант? Завязанный был бы лучше – развяжешь, и ткань останется. Всегда полезно для… игривых затей. Я бы поднял его, показывая ей. Изменился бы тогда её взгляд? Почувствовала бы она наконец тревогу?
