Он вернулся, он вернулся домой, в дом, где еще жило ее тепло, ее ясный лик, ее шаги. Все это было в его доме, за исключением ее физического присутствия, которое он старался найти теперь в детях. Нужно было заново начинать жизнь, уже новую жизнь. Жизнь, в которой не было, и уже никогда не будет ее печального образа. Хайрулла не знал с чего ее начинать – эту жизнь, порой такую жестокую и несправедливую.
На следующий же вечер он пошел к мулле Ахмаду. В сумерки Хайрулла постучался в дверь богослова. Ахмад был рад его приходу. Они долго, как обычно тихим шепотом, вели свою беседу.
– Не зря у тебя на сердце волнение-то, Хайрулла! Беда к вам придет, большая беда.
– К нам? Не много ли их для меня одного? – усмехнулся Хайрулла.
– Не к тебе одному, а к народу целому, а я вот ее не увижу и слава Аллаху, что не увижу.
– Не понимаю тебя, Ахмад?!
– Да и я сам сейчас не совсем понимаю. Но беда будет большая. С последним зимним снегом обрушится она на всех вайнахов и надолго обрушится…
– Когда?
– Время покажет, время…
– Эххх время! Будь оно неладно это время! – Хайрулла сжимал кулаки…
Через несколько дней аул потрясла очередная новость – раскулачивание так называемых богачей, подозрение в помощи абрекам, скрывающимся в горах, и многое другое. Все было понятно – в район поступили доносы. Хамид рассказывал Хайрулле, что после его ареста власти частенько начали наведываться в аул по ложным и неложным доносам. А ведь сельчане даже и не знали, что преданный большевистскому строю Хайрулла, спас многих от грозненской мясорубки…
Заскочил взволнованный Малик.
– Дада! Дада!
– Что случилось?
– Дедушку Ахмада, муллу этого заберут, говорят, – тихо прошептал мальчишка.
– Когда?
– Сегодня. Мы не успели спрятать все. Вчера ночью с ребятами закопали Кораны, а другие сегодня спрятать не успели, – голос ребенка дрожал. Хайрулла пылал. Он вспомнил, как и раньше, после его предупреждений детвора, в том числе и его сын, помогали старику вместе с его внуками скрывать священные книги. Словно горящими углями осыпало всего внутри. Он не ожидал, что после смерти Муъминат какая-то новость сможет его так потрясти. Мужчина быстрым шагом вышел из дому. Везде шумели людские голоса, народ высыпал на улицу. Кто-то молча проклинал власть, кто-то бесшумно глотал слезы…
Среди собравшихся Хайрулла заметил статную фигуру всадника на сером коне в военном обмундировании. Это был известный в Шарое Арсанукай Хакуев – блестящий работник НКВД, который не дал в себе усомниться начальству ни на секунду ничем: ни случайным упоминанием Аллаха, ни намеренным сокрытием невиновного земляка. Его иконой была лишь власть Советов, которой он служил, служил, но не людской верой и не Божьей правдой. Холодный, расчетливый взгляд, красивый горский профиль и черные усы над крепко сжатыми, тонкими губами.
Арсанукая в Шарое знали все. Начальство редко доверяло чеченцам, но его преданность их ни разу не подвела. Арсанукай с Шароя! Так он представлял себя незнакомцам. А в самом Шарое многие его боялись, многие гордились, затуманенные советской идеологией они видели в нем безупречного героя – смелого и красивого. Но был единственный человек, который мог осадить крылатого коня его гордыни. И зная это, Арсанукай намеренно не пересекался с ним. Построить дружеские отношения у него не хватало благородства, которого было с лихвой в натуре Хайруллы. И как раз удачно подвернулся случай во дворе Мовлида, когда Хайрулла не сдержал свой гнев. И в этой печальной для него истории Арсанукай сыграл не последнюю роль.
