Сестры Мао - страница 22

Цзян Цин закрыла папку. Подняла ее, подержала обеими руками, чтобы оценить вес, затем положила ее под мышку. Повернулась к окну. Там, за черепицей соседних зданий, в обрамлении украшенных ворот среди зелени появились первые оттенки осени: бордовый, красный, оранжевый, желтый.

– Хорошо, я разберусь. Можешь идти.

Пожар в стране грез.

Пройдя через двор в гостевые комнаты, она встретила свою дочь Ли На. Та сидела на кровати, широко раскинув ноги, и играла в «Терпение» костями домино. Одета она была в пижаму и, по-видимому, недавно покрасила ногти на ногах: между пальцами у нее были зажаты сложенные салфетки, а в воздухе чувствовался запах лака. На прикроватном столике стоял магнитофон, из которого раздавался урок иностранного языка. Дочь Ли Ни, внучка Цзян Цин, лежала на полу, на одеяле. Ее окружали деревянные кубики, которые она пока могла только сосать. – Переодевайся, – сказала Цзян Цин.

Магнитофон издал писк, и Ли На произнесла что-то по-английски.

– Ты меня слышала? – спросила Цзян Цин.

Еще один писк. Ли На вновь что-то сказала, уже громче.

Цзян Цин попробовала найти на аппарате кнопку «Стоп», но надписи были на русском, и проще оказалось выдернуть провод из розетки.

– Мам? – сказала Ли На, не отвлекаясь от игры. – Ты что делаешь, мам?

– Ты не должна слушать такие записи.

– Они из научной библиотеки. Бабба дал согласие.

– Нужно согласие Председателя.

– У меня есть согласие Председателя.

– У тебя его нет.

Цзян Цин обошла кровать и встала перед дочерью:

– Теперь вставай и одевайся. Мне нужна твоя помощь.

– Включи магнитофон обратно.

– Я сказала встать.

– Не понимаю, я думала, ты хочешь, чтобы я смогла поговорить с госпожой Маркос. Впечатлить ее своим английским.

– Высказывания Председателя фразеологичны и переведены на английский язык. Все учатся по ним. Ты что, особенная, тебе нужен другой способ?

Ли На откинулась назад, опершись на руки, и положила ноги на матрас; ногти ее блестели, но были бесцветны; то, что лак был прозрачным, не делало ее преступление менее вопиющим. Непокорно сжав губы, она уставилась на Цзян Цин. Пижама, купленная на другом этапе жизни, была ей мала и натягивалась на груди и животе. Края шелковой ткани расходились между пуговицами, открывая тело со следами растяжек; как ни старалась, Цзян Цин не могла их не разглядывать.

– Мам?

Цзян Цин почувствовала жалость всем сердцем. В том, что ее дочь находилась в таком состоянии, виновата была не только она. Ли На принадлежала к самому несчастному поколению. Она и ее сверстники не видели воочию разницы между до и после. Они не видели тяжелого процесса трансформации – трудной и горькой борьбы. Они думали, что нынешнее величие Китая свалилось с небес, а потому ничего не могли понять.

– На что ты смотришь, мам?

В своем неведении они часы напролет вкусно ели и пили, не заботясь о мире.

Ли На сбросила домино на пол:

– Мам!

Цзян Цин вздрогнула:

– Думаешь, ты лучше матери, поэтому не делаешь так, как она говорит?

– Боже милостивый, ну послушай меня.

– Я просила тебя приехать в Пекин, чтобы помочь мне. Ты была рада этой просьбе. Ты сказала, что тебе надо отдохнуть от жизни в деревне. Сказала: что бы я тебе ни поручила, все это будет не так утомительно, как работа в хозяйстве. Разве это не твои слова?

– Не совсем.

– А теперь, когда я прошу помочь, ты отказываешься.

– Я хочу тебе помочь, мам…

– Ох, я вижу.

– …но если ты хочешь, чтобы я что-то сделала, говори заранее. Я не могу сразу все бросать. Ты просто орешь и ждешь, что я буду готова.