Сестры Мао - страница 27

– Вы танцуете, сестра? Вы ищете туфли на себя?

На это Цзян Цин искренно рассмеялась.

– Вы добры, отец. К сожалению, я уже не в том возрасте, чтобы заниматься чем-то тяжелее быстрой ходьбы и простых растяжек.

– Но раньше вы танцевали?

– Знаете, могла. Если бы была возможность. Мои ноги… Ох, не мне рассказывать, как это тогда было.

Мужчина задумчиво кивнул:

– Правда, раньше общество было жестоким.

Цзян Цин повторила его движение:

– И как же далеко мы от него ушли.

– Очень.

– И мы не останавливаемся. Не спускаем глаз со славы нашего времени.

– Не спускаем, не спускаем.

После брака с Председателем тридцать лет партия держала ее в безвестности; тридцать лет она жила взаперти под чужими именами, не могла брать на себя какую-либо роль в государственных делах; тридцать лет она была в тени, ожидая своего момента, возможности проявить себя. Это было нездоровое время. По правде говоря, оно причиняло ей боль, и она к нему больше никогда не вернется. Теперь она счастливее. Куда лучше, когда тебя узнают. Для нее это состояние отнюдь не аномальное, а вполне естественное. Она всегда надеялась к нему прийти и, став знаменитой, почувствовала, что словно вернулась к себе; она приняла славу без удивления или тревоги. Но оказалось, что, как и у всякой естественной вещи, у славы две стороны – светлая и темная. Темной стороной, о которой мало кто говорил, было отчуждение. Чем больше ее узнавали, тем труднее ей становилось узнавать других. Люди вели себя рядом с ней неестественно. Когда-то ей нравилась общинная жизнь и гуща толпы, теперь же само ее присутствие создавало барьер, который она не могла преодолеть; все непрерывно и безжалостно заставляли ее вспоминать, кто она такая. Никого не интересовала стоявшая перед ними женщина из плоти и крови, ее юмор, ее чувства, ее нежность и ее слабости, которых было не меньше, чем у любого другого, хотя теперь она должна была их скрывать. Все считали, что знают ее, но ей не разрешалось узнавать кого-либо; эта ситуация вынуждала ее стремиться к простоте и обыденности в человеческом общении: простой просьбе, мимолетному комментарию, улыбке, подмигиванию.

– Так это, значит, танцовщица? – сказал мужчина, с дрожащей улыбкой повернувшись к Ли На, безучастно стоящей у двери.

– Ах!

Цзян Цин не пришлось оборачиваться, чтобы вспомнить широкие бедра и полные, словно тыквы, груди дочери.

– Не совсем. На самом деле я ищу подарок для одного из революционных братьев.

– Мужские туфли?

– Для моего друга, одного из лучших танцоров Китая.

Мужчина не выказал удивления при этих словах.

– Он в Центральном балете?

– Недавно вышел на пенсию. Хотя, на мой взгляд, рановато.

Хозяин магазина повернулся к жене:

– Достань журнал.

Затем сказал Цзян Цин:

– Если назовете имя, я проверю размер его обуви. У меня есть список размеров всех танцоров Центрального балета.

Жена, освободившись от почтительной позы, поспешила к прилавку.

– Не нужно, революционная мать, – обратилась к ней Цзян Цин, – я знаю его размер. Он носит сорок второй.

Женщина, достав из ящика журнал, посмотрела на мужа, не зная, что делать.

– Сестра, – сказал он Цзян Цин, – ты уверена, что не хочешь перепроверить? Иногда танцоры берут обувь поменьше, потому что со временем она растягивается.

– В этом нет необходимости, – ответила Цзян Цин, – я знаю, что он носит сорок второй.

Хозяин магазина жестом показал жене убрать журнал.