Северный компас - страница 17

Работа в трюмах была не только тяжелой, но и опасной. Бесконечные лабиринты труб, сотни клапанов и задвижек, высокое давление, раскаленный пар – всё это требовало не только физической силы, но и опыта, знаний, предельной внимательности. Одно неверное движение, одна ошибка – и можно было получить серьезное увечье, ожог, или даже спровоцировать аварию, которая поставит под угрозу жизнь всего корабля. Поэтому старшие, обладавшие необходимым опытом и знаниями, брали на себя самую ответственную и опасную работу, не доверяя ее неопытным «карасям».

Артём понимал это, и от этого понимания становилось не легче. Он видел, как тяжело приходится его старшим товарищам, и осознавал, что когда он отслужит свой год, когда наберется опыта и знаний, ему предстоит точно так же «вкалывать» (другого слова тут и не подберешь) в этих раскаленных, душных трюмах, неся на своих плечах груз ответственности за жизнь и безопасность всего корабля. Эта перспектива не радовала, но и не пугала. Это была просто суровая флотская реальность, к которой нужно было готовиться.

В один из дней Артём и Баха, под руководством своего мичмана, спустились в самое сердце корабля – в отсеки с охладительными установками. Мичман, старый морской волк, терпеливо объяснял им принцип работы этих сложных систем, показывал расположение основных узлов, рассказывал о возможных неисправностях и способах их устранения. Они внимательно слушали, стараясь запомнить каждое слово, ведь от этих знаний зависела их будущая служба.

Во время одного из таких «уроков» Артёму приспичило в туалет. Извинившись перед мичманом, он поднялся на матросскую палубу, где располагался ближайший гальюн. В узком проходе, ведущем к заветной двери, стояли двое «годков», о чем-то лениво переговариваясь. Артём, стараясь не привлекать к себе внимания, молча прошмыгнул мимо них, сделал свои дела и уже собирался так же незаметно вернуться обратно, как вдруг «годки» преградили ему путь.

– Эй, карась, ты что, совсем обнаглел? – враждебно прошипел один из них, тот, что был повыше и покрепче. – Мимо старших ходишь, как мимо пустого места? Ты что, не знаешь, что сначала надо сказать: «Добро пройти!», и только потом, если разрешат, двигаться?

Артём растерялся, слова застряли у него в горле. Он ничего не ответил, лишь опустил глаза.

– Ставь «лося»! – коротко бросил первый «годок», и в его глазах блеснул недобрый огонек.

Артём знал, что это значит. В этот момент он предпочел притвориться слабым, не ввязываться в заведомо проигрышный конфликт. Покорно, без единого слова протеста, он скрестил руки у себя на лбу, ладонями наружу, готовясь к унизительной процедуре.

«Годок» размахнулся и со всей дури врезал ему по скрещенным рукам. Боль была такой силы, что у Артёма потемнело в глазах, искры посыпались, словно от короткого замыкания. Голова загудела, мир качнулся…

…И он снова очнулся на обломке корабля, качаясь на ледяных волнах Белого моря. Боль в руке, где еще недавно торчал обломок трубы, напомнила о себе, но она была ничто по сравнению с той унизительной болью, что он испытал мгновение назад, там, в душном коридоре корабля. Сознание его снова металось между прошлым и настоящим, не находя покоя, словно пытаясь собрать воедино осколки разбитой мозаики его короткой, но такой насыщенной событиями жизни.

Глава 17: Осколки Надежд

Ледяные волны Белого моря безжалостно швыряли обломок, на котором из последних сил держался Артём. Весь мокрый, продрогший до костей, он чувствовал, как холод сковывает его тело, отнимая последние остатки тепла. Раненая рука, из которой он выдернул кусок трубы, нестерпимо болела и почти не двигалась, повиснув безжизненной плетью – поднять ее выше локтя было невозможно.