– У меня столько причин для недовольства, что я был бы вынужден бастовать двадцать четыре часа в сутки. А работать когда?
Митинг состоялся без Стефанова. Его ругали там за всё, и за «чуму ХХ века» тоже. А он в это самое время – своими ушами слышала! – вёл разговор с заместителем начальника Главного управления исполнения наказаний МВД. Ну что Стефанову стоило выйти к митингующим и сказать: мол, так и так, тут вот генерал прилетел в Печору по поручению премьера России, у которого я до этого побывал. Ведь уже вчера было ясно: никого к этапу не готовят. Приказ приостановлен, но припозднились газеты. Случайно или нарочно? Надо бы и об этом с героем поговорить: популизм – это ведь не обязательно плохо, надо время от времени к нему прибегать, как к испытанному средству.
Но и беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что никакого разговора у нас не получится. Стоило мне нарисоваться на пороге кабинета, как Стефанов, едва кивнув в ответ на мое приветствие, отвернулся к селектору и ткнул в какую-то кнопку:
– Пресс-секретаря ко мне!
Повисла пауза… Стефанов, развалившись, сидит в своем кресле, как в качалке. Нас разделяет огромный письменный стол, рядом с которым он указал мне на низкое, повернутое боком, креслице. Герой молчит, потому что ждёт пресс-секретаря. Я молчу, потому что яснее ясного, что он меня слушать не станет. Не хочет. Появился запыхавшийся пресс-секретарь, и Стефанов зарычал:
– Почему сразу с ней не пришёл?
Мудрый пресс-секретарь молчит.
– Садись и записывай.
– Фёдор Тимофеевич, – говорю, стараясь придать голосу спокойную небрежность, – я на троих соображать не умею.
Пресс-секретарь приподнимается…
– Сидеть! – раздается команда, и тот замирает.
Стефанов прищуривается и выстреливает в меня фразой:
– Или будет так, как я сказал, или никак!
Вот в это верю. Встаю, радуясь, что теперь я смотрю на него сверху вниз и выпаливаю:
– Тогда никак!
Разворачиваюсь и ухожу, слыша, как громко стукнула дубовая дверь за моей спиной. Ну это лишнее, хлопать дверью, честное слово, не хотела.
«Мой магнат», которому ради очистки совести позвонила уже из Москвы, едва не стонет в трубку.
– О-ох, что ж он делает, что ж творит!
И часа не прошло – снова звонок:
– Стефанов завтра в Москву прилетает утренним рейсом, ты встреть его в Шереметьево, пожалуйста.
– С какой это стати!? – я просто задохнулась от возмущения. – Может, цветочки ему преподнести!?
– А что, – тут же с готовностью подхватил «мой магнат», – букет я передам тебе с шофёром. Или сама выбери, я деньги верну. Тебе по какому адресу машину завтра прислать?
– Послушай, с какой такой радости я должна его встречать?
– Как с какой? Тебе с ним работать не один день.
…С утра пораньше я – уж, конечно, без цветов! – стояла у окна VIP-зала и наблюдала, как к только что приземлившемуся самолету пристыковывали трап.
Спустя минут десять в дверях показался Герой. К нему сразу бросились мужики с папками, на ходу шелестя бумагами. Мы встретились глазами. Ни тени позавчерашней враждебности. Он протянул руку. Молча то ли поздоровались, то ли помирились. По глазам вижу, ждёт, что скажу. Может, думает, извиняться стану.
– Вот что, – говорю, глядя ему куда-то в плечо, – если уж так случилось, что нам каких-то несчастных два месяца вместе работать придется, давайте уж как-то потерпим друг друга.
«Ну, – думаю, – сейчас зарычит». А он словно и не слышал:
