Он открыл глаза и, щурясь от солнца, посмотрел сначала на меня, потом на Иззи и опять на меня. А затем улыбнулся.
В тот день, в доме на краю обрыва, я впервые увидела эту улыбку. На моих глазах смешной и бесшабашный Фрэнсис превратился в холодного жестокого Джеймса. Это превращение почти незаметное: оно – в уголках его улыбающихся губ, в темноте огромных зрачков. Из прозрачных глаз Фрэнсиса на меня смотрел Джеймс. Зло, которое таилось в темной глубине его сердца. Голос, нашептавший ему в ухо роман. Его личный дьявол, которого он разбудил в дороге и с тех пор всегда носил внутри.
Он шагнул ко мне. Я медленно поднялась на ноги и попятилась назад, к стене. Сережка Иззи, которую я держала в раскрытой ладони, покатилась по полу. Фрэнсис смотрел на меня, словно впитывая глазами выдвинутый ящик стола, разбросанные по полу листы рукописей, платья и украшения. От страха мой язык прилип к нёбу, а ноги стали деревянными, так, что я не могла даже бежать.
– Я просто искала листок бумаги и ручку. В голову пришла одна мысль. Метафора. В эти последние дни с тобой, здесь, в голову столько всего приходит. Мне приснилось, что я снова пишу, представляешь? – Я сделала еще шаг назад и уперлась спиной в стену.
Взгляд Фрэнсиса упал на сережку на полу. Нагнувшись, он поднял ее.
– Фрэнки, прости, что я вторглась вот так…
– Не называй меня этим именем… – медленно отчеканил он, рассматривая сережку.
– Каким? – Я попыталась сместиться в сторону.
Фрэнсис положил сережку в карман и перевел глаза на меня.
– Покажи мне свой телефон.
– Зачем?
– Ты снимаешь меня?
– Нет. Зачем?
Я попробовала выдавить из себя недоуменную улыбку, но его лицо осталось холодным и безучастным. Он сделал еще шаг ко мне. Я чувствовала его дыхание на своих волосах, отрывистое и горькое.
– Дай его сюда! – Он обхватил меня и выхватил телефон у меня из рук. – Мать твою! Вот идиот! Я думал, ты другая. А выходит, все, что тебе нужно, – это чертова рукопись. Ты…
Фрэнсис удалил запись, швырнул мой телефон на пол, и мне показалось, что он вот-вот ударит меня. В его полных тьмы глазах я видела: он хотел и мог это сделать. Но он лишь стукнул кулаком по стене, пинком перевернул стул и крикнул, чтобы я убиралась вон. Я не пыталась ничего объяснить. Да и что тут объяснять? Сцена, которую он застал, была красноречивее любых слов. Я должна благодарить его за то, что он отпускал меня живой. И следовало поспешить, пока он не передумал.
Я сбежала по лестнице, схватила в охапку свои вещи. Дверь за мной захлопнулась.
Небо над скалой расцвечивали закатные всполохи.
Я зашнуровала на ходу кроссовки и побрела в сторону шоссе по узкой дороге, петляющей среди зарослей дикого тимьяна. С океана дул солоноватый йодистый бриз. Я закуталась в джинсовку, повесила сумку на плечо. И в этот момент обнаружила связку ключей от дома Фрэнсиса – она так и осталась в моем кармане. В том, в который он не залез своими грубыми пальцами. Там, в тайной комнате, хранящей вещи его бывшей жены. Я хотела было бросить ключи себе под ноги, но почему-то не сделала этого. Повернувшись, глянула на дом, висящий над обрывом. В последний раз – как я подумала тогда. Его черный уродливый контур, будто шрам, проступал на фоне бледного неба. В окне комнаты в мансарде горел свет.
До дома Иры я добралась почти затемно. Вечер гудел цикадами. Гамлет готовил ужин, и от запаха еды мои глаза отчего-то вдруг наполнились слезами. Здесь, в свете желтых потолочных лампочек, под звуки телевизора и шипение соуса на сковородке, последние пять дней стали казаться мне выдумкой. Сюжетом книжки, за чтением которой я уснула в метро и проехала нужную остановку, – не более. Гамлет очень внимательно посмотрел на меня, но спросил лишь, буду ли я салат. Мне хотелось обнять его, однако после случившегося на дне рождения Иры я больше не имела права прикасаться к нему.
