Когда я вышла из душа, Ира все еще не вернулась – она работала допоздна. Я села к столу, на зов Гамлета пришел Ростик. Его помятые кудри топорщились вверх. Он явно не ожидал увидеть меня и расплылся в улыбке, обнажив симметрично выступающие клыки, которые я помню с тех пор, как они выросли у него в девять лет.
После ужина Ростик предложил посмотреть «Молчание ягнят» – он его не видел раньше. Мы с Гамлетом, смеясь и цитируя доктора Лектера, заварили чай. Я согласилась на фильм, хотя знала его почти наизусть. Я была согласна на все, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями.
С чашкой чая в руках я опустилась на диван. Ростик прижался ко мне сбоку, поднял мою руку и устроился у меня в подмышке, как животное. Так он делал в детстве, когда Ира уходила по вечерам и оставляла его в квартире моей бабушки. Его кудрявая голова пахла карамелью. Голубой свет экрана играл на его огромных, загнутых кверху ресницах. Гамлет положил руку на мое плечо, и я сползла на него, придавив всем весом, будто в моем теле не было ни единой косточки. Ганнибал Лектер сбежал из тюрьмы, искусав лицо охраннику.
Ира зашла в дом на самой кровавой сцене. Гамлет поставил фильм на паузу. Я ожидала батарею вопросов, но Ира только улыбнулась мне и быстро поцеловала в щеку, будто клюнула, – она слишком устала для допросов. А потом пристроилась на диване сбоку от Ростика. Он взял ее за руку, и через мгновение Ира заснула на его плече. Я снова чуть не заплакала, желая запомнить этот момент навсегда. Съесть его, проглотить, сделать частью себя. Как Ганнибал и его жертвы. Отчего-то я была уверена: все это никогда не повторится…
Фильм кончился. Ира проснулась на титрах и объявила, что умирает с голоду. Пока Гамлет кормил ее остатками ужина, мне удалось стащить из холодильника бутылку пива и выйти на задний двор. Сад наполняли стрекот цикад и шелест эвкалиптовых листьев над головой. Там, в темноте, я заметила долговязую сутулую фигуру Ростика. Он стоял, прислонившись к стволу эвкалипта, и напряженно вглядывался во тьму. Разглядев, что это я, а не Гамлет или Ира, он резко выдохнул изо рта густой дым и беззвучно рассмеялся. Я одарила его строгим взглядом.
– У тебя не особо получается, – косо улыбнувшись, сказал Ростик.
– Что именно? – Я вопросительно взглянула на него.
– Вся эта тема со строгими взглядами и прочие взрослые штучки. – Он закатил глаза и снова улыбнулся. – К тому же это даже не табак.
– А что тогда? – нахмурилась я.
Ростик расхохотался, легко и заразительно, как умеют только молодые.
– Не то, что ты подумала, Саш. Просто какая-то хрень фруктовая. Мне одноклассница отдала. Хочешь?
Так вот чем это пахло, подумала я, вдохнув сладковатый влажный воздух.
– Ну давай. Но это все равно вредно, ты же знаешь?
Он энергично закивал. И когда я, закашлявшись, выдохнула фруктовый дым, спросил:
– Как дела?
– Нормально. – Я пожала плечами.
Ростик шутливо пихнул меня.
– Говорю же, прекрати. Это так тупо. Не идет тебе нисколечко.
– Что прекратить? – Я сдвинула брови. Дым сделал мою голову легкой и пустой.
– Пытаться корчить из себя взрослую и ответственную.
– Чего плохого в том, чтобы быть взрослой? Ты и сам, между прочим, не маленький уже. Выше меня!
Ростик снова захохотал. Его смех разбудил заснувшую в ветвях эвкалипта птицу. Она вспорхнула в темноту, тревожный шорох ее крыльев эхом разнесся по склону холма.
