Не глядя на меня, Ира вскочила с места.
– Не обольщайся по поводу дома. Спать будешь на цокольном этаже.
Недоуменно подняв брови, я посмотрела сначала на Иру, потом на Гамлета.
– Идем покажу. – Он взял в руки мой багаж.
– Погоди, мне бы разуться. А то истопчу ваши ковры.
Гамлет взмахнул рукой – мол, можно не переживать по поводу обуви.
Я опять нахмурилась.
– Тут так не принято, – пояснил он.
– В смысле – у вас как в кино? По белому ковру ходите в уличной обуви?
– Пусть разувается, если хочет! Не учи ее плохому! Ребенка уже вон научил!
Я скинула с ног кроссовки, Гамлет вздохнул и открыл передо мной дверь в подвал.
Спустившись по скрипучей деревянной лестнице, мы оказались в большой захламленной комнате. Под потолком покачивалась одинокая лампочка, круглое пятно ее света выписывало круги на дощатом полу. В одном из углов, расчищенном от коробок, стоял раскладной диван, застеленный желто-розовым пастельным бельем. Я невольно улыбнулась – вот она, моя Ирка.
– Ты прости за хлам, – буркнул Гамлет, поставив мой чемодан.
– Хлам? Да это же история! – Я шутливо толкнула его в плечо. – О боги, это что, твой диджейский пульт? Ты его из Питера сюда привез?
– Ире только не напоминай о нем. Иначе заставит продать. Я ей сто лет назад поклялся, что избавлюсь от него.
– Я могила. – Я опять пихнула его в плечо.
Его взгляд задержался на моих глазах. Гамлет помнил все то же самое, о чем я думала в тот момент. Его недолгая карьера диджея в баре «Мишка» на Фонтанке. Последнее лето перед тем, как он стал встречаться с Ирой. Лето, когда мы оба думали, что, возможно, уже сделаем то, о чем твердили все друзья, и начнем, наконец, спать вместе.
– Ладно, давай, не копайся тут. – Гамлет резко повернулся ко мне спиной и поспешил наверх.
Есть два типа иммигрантов. Одни всегда стараются прилипнуть к своим, притворяются, словно никуда и не уезжали, едят пельмени и борщи, ворча на то, что настоящей сметаны за границей не найдешь, читают журналы для диаспоры с объявлениями о русскоязычных дантистах и гинекологах и с афишами концертов нафталиновых звезд из девяностых. Другие будто забывают язык в тот самый миг, когда их нога ступает на чужую землю; если спросишь их что-то на русском даже после пары месяцев иммиграции, они ответят с акцентом и будут щелкать пальцами: «Как же это по-русски?» Никогда не подумала бы, что Гамлет – из второй категории: обувь в доме при его чистоплотности и эти невозможно белые зубы вместо такой знакомой кривой прокуренной ухмылки! Видимо, люди все же меняются. Но от этого не любишь их меньше.
Я все-таки переобулась и даже переоделась в захваченный специально по этому случаю шелковый топ, который мне подарила Ира много лет назад. Сентиментальный жест. Я редко говорю о своих чувствах прямо, мой язык – такие вот детали.
Иркина еда на вкус оказалась ровно такой же, как и на вид: абсолютно омерзительной, и мы не сговариваясь налегли на хлеб и вино. Поэтому к моменту, когда Ира решила, что эксперимент можно считать завершенным, мы все, уже изрядно выпив, хохотали. С самого первого вечера, который мы провели втроем – я, она и Гамлет, – значительная часть ее разговоров неизменно крутилась вокруг всевозможных моментов нашей с ней совместной истории. И все они выставляли меня не в лучшем свете. Я понимала, зачем Ира это делала, – она всегда видела во мне конкурентку, хотя никогда не произносила этого вслух. Мы же с Гамлетом старались превратить все в шутку.
