Не успел Лаш осознать все происходящее и прикинуть, во что они с Надлис вляпались, как перед глазами замелькали темные круги, дышать стало практически невозможно, сердце забилось с такой неистовой скоростью, что грозилось остановиться в любое мгновение. Вопли неупокоенных, по-прежнему парящих над амфитеатром, и крики зрителей, пытающихся протиснуться к выходам, шипами вонзались в мозг. Лаш застонал от боли. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Резкий рывок цепи заставил вновь подняться, но раб тут же упал снова.
– Лаш, Лаш! Что с тобой? – К нему бросилась Надлис, однако ей не позволили приблизиться.
– Парень ледяной весь! – сказал Неверный, который вел его на цепи, когда прикоснулся к Лашу, чтобы проверить, жив ли тот. – Помирает, видать.
– Не помрет. Берите его и уходите подальше от арены, ему сразу станет лучше, – донесся до ускользающего сознания Лаша голос Падальщицы.
– А ты? – спросил кто-то из Неверных.
– Останусь и наведу тут порядок.
– Уверена, что справишься? – сказал все тот же Неверный с искренним беспокойством. – Выглядишь паршиво. Точно силы еще остались?
– У меня нет выбора. Уходите! Живей! Я найду вас позже.
– Только, пожалуйста, будь осторожна, Луна. Я не прощу себя, если ты погибнешь.
– Буду, Стемгал. Буду.
«Луна. Ее зовут Луна», – подумал Лаш, прежде чем потерял сознание.
Глава 6. Цена непослушания
Рэн стиснула зубы и зарычала, когда челюсти одержимого сомкнулись на ее предплечье: зря не надела наручи сегодня. Тварь повалила ее на спину и придавила к земле всем своим весом. Рэнла могла бы успеть пронзить клинком сердце нападавшего, но это значило бы, что одержимый умрет. Допускать такого было никак нельзя, иначе души, заточенные сейчас внутри монстра, снова вырвутся наружу, покинут пределы арены, нападут на горожан, и тогда появятся новые одержимые.
– Ты хоть понимаешь, кого пытаешься сожрать, скотина тупая? – прохрипела Рэн.
Одержимый был крупным мужчиной, который при жизни явно не чурался тяжелой физической работы. Сейчас в нем, помимо собственной души, сидело еще два призрака, которые подпитывали тело хозяина яростью.
– Да отцепись ты! – Рэн изловчилась и со всей дури пнула одержимого в живот.
Тот повалился набок, но челюсть при падении не разжал. Рэнла вскрикнула, когда монстр выдрал из ее руки кусок плоти.
– Паскуда, – прошипела она, от боли выронив один из мечей.
Зато второй остался при ней. Им-то она и воспользовалась. Оседлав одержимого, вогнала клинок ему под ключицу. Монстр взвыл, раззявив рот, из которого вывалился отгрызенный от Рэн шматок кожи. Кусок плоти сполз по подбородку твари, оставляя на перекошенной морде след из крови и смердящей слюны. Ногти одержимого впились Рэн в бедро, вторая ладонь сдавила шею. Он продолжал вопить что есть мочи, хотя Рэн очень сомневалась, что нечисть чует боль. Одержимый верещал скорее от злости и досады, что жертва оказалась куда проворнее и сильнее его.
– Да угомонись ты наконец! – Рэнла схватила монстра за запястье той руки, которой он душил ее. – Спи, кому говорят! Приказываю тебе уснуть!
Одержимый продолжал сопротивляться, а Рэн ощущала, как последние крупицы магии покидают ее измотанное и израненное тело.
Пожалуйста, пусть их хватит, чтобы усмирить тварь!
Рэн заставила себя сосредоточиться, несмотря на то, что воздух уже не поступал в легкие, перед глазами начало темнеть, а магия неумолимо утекала черной дымкой в тело соперника. Ногти одержимого прорвали ткань штанов, и пальцы погрузились в бедро на глубину фаланги. Издав лишь краткий мучительный стон, Рэнла крепче стиснула рукоять меча и запястье противника.
