Мехри опа с любовью поглядывала на своих детей, вновь сожалея, что не выносила и не родила ещё четвертых. На ранних сроках, у женщины были выкидыши, а потом врач сказала, что лучше не рисковать, иначе, она сама может умереть, ведь и возраст был… тогда ей было почти сорок лет.
Через пару часов пришли Мумин с Батыром, к тому времени на хантахте, к которой приставили ещё одну, которую вынесли из дома Зухры, на огромном топчане, уже лежали лепёшки, жареные пельмени и катлама. В косушки положили салат ачукчук, заварили в большой чайник зелёный чай с самовара, который кипел под навесом в летней кухне. Последним, с работы пришёл Шакир акя и помыв руки, все сели ужинать. Зухра с Гули и Кариной подали плов в двух ляганах (фаянсовые или фарфоровые, большие блюда), принесли пиалки и ложки.
– Отец, начинайте, – попросила Мехри опа, зная традиции узбеков, что первым с лягана начинает есть старший в доме.
– Здоровье вашим рукам, женщины, постарались вы на славу, выглядит вкусно. Бисмилляхир Рахманирр Рахим, берите! Всем приятного аппетита! – отправляя в рот руку, в которую собрал горсть плова, сказал Шакир акя.
Плов он ел исключительно правой рукой, не иначе и к этому все домочадцы привыкли.
– Очень вкусно! Как давно я не ел нашего плова! – воскликнул Эркин, взяв из рук Гули пиалку чая.
– И плов получился вкусным. Говорят, еда для хорошего человека получается лучше, много раз в этом убеждалась, – ответила Зухра.
Когда два блюда опустели, Карина и Гули встали, взяв со столов пустую посуду и ложки. Девушки ушли под навес, к летней кухне. Впрочем, зимней кухни, как таковой, не было и зимой готовили во дворе, несмотря на холод. Правда и в доме готовили, на керагазе, покупая керосин у разносчика на арбе. Арба проезжала по махалле каждую субботу, всегда в одно и то же время, крича в рупор:
– Керосин! Керосин!
И жители махалли выбегали с канистрами, чтобы купить топливо на неделю. Чай кипятили на примусе, разжигая фитили и на керогазе, и на примусе. Гладили чугунным утюгом, складывая в него угольки из сандала (яма в полу, типа камина, которую разжигают зимой, из самовара летом. На сандал ставилась хантахта, сверху её покрывали одеялом. Там же, постелив скатерть, семья могла поесть и ночью, убрав с хантахты, тут же и спать, сунув ноги под одеяло в тепло, чтобы не замёрзнуть долгой зимой. Ещё заносили чугунную печку-буржуйку, но уголь достать было непросто, несмотря на то, что Батыр, а затем и Мумин, работали на железной дороге, но брать оттуда хоть кусочек угля, было нельзя. А в военное время, могли дать подрасстрельную статью, за кражу государственного имущества. Но люди выживали, иногда удавалось покупать уголь, его привозили из Ангрена на грузовиках и продавали вполне легально, правда, в определённом количестве, чтобы хватило всем. Уголь приходилось экономить, иначе, было не выжить. Во время войны и тандыр разжигали редкими случаями, запасаясь сухими ветками тутовника или фруктовых деревьев. Но каждый житель знал, что идёт война и там их сыновьям, братьям и отцам гораздо тяжелее, чем каждому здесь, в мирном всё-таки городе.
Сейчас, когда у всех в доме полные холодильники, бытовая техника на разный вкус и цвет, трудно понять, как выживали люди в те военные годы, не забывая о ближнем. Много эвакуированных прибывало в Ташкент, люди добровольно забирали людей в свои дома, делясь с каждым последним кусочком хлеба и своей постелью, часто сами засыпали на полу, на одной циновке. Традиции, чтить гостя, заложены в этих людях издревле, они передавались из поколения в поколение и это до сих пор в крови узбеков. Гостеприимство на первом месте, как само собой разумеющееся.
