Я скучал не по учебному процессу. Никогда не думал, что я такой уж великий педагог. Это не так просто, как кажется. И не то чтобы я был интеллектуалом. Если бы я был одним из моих учителей, то описал бы себя так:
«Отношение к работе: соответствующее.
Способности: увы.
Общее впечатление: не без того».
В основном проблема была в детях. Работа меня устраивала, а дети – нет. Сначала я пытался как-то изменить ситуацию, но вскоре оставил эту затею.
На той неделе я невольно подслушал один разговор. Я стоял на платформе на станции «Эссекс-роуд», и справа от себя уловил знакомый голос. Это оказался Мэттью Фаулер, парень, которого я учил в первый год своей работы в Сент-Джонсе. Он вскоре покинул школу, чтобы оставить свой след в мире, но перед этим наследил в школе – едва не выбив компасом глаз ученику на год младше его.
Вот он стоит, разговаривает по мобильнику. На нем капюшон, надвинутый на глаза, спортивные брюки, на руке жуткого вида синяк. Я инстинктивно отвернулся от него и уткнулся в газету – вчерашний выпуск «Метро», если быть точным. Только не говорите об этом Зои – за такое она может и уволить. Не знаю, зачем я спрятался. Он все равно бы меня не узнал – думаю, в свое время я произвел на него куда меньшее впечатление, чем он на меня.
Послышался еще один голос – на этот раз незнакомый:
– Мэттью! Черт, сто лет тебя не видела! Как твоя мама?
– Нормально, – ответил он.
– Ты женат?
– Не… – пожал он плечами.
– Не женат? Сколько тебе лет?
– Двадцать один.
– Двадцать один? – повторила она, не веря своим ушам. – Тогда у тебя точно есть ребенок.
– Ага, десять месяцев.
– Тьфу, блин! – выдохнула она с облегчением. – Я уж подумала…
Было нелегко заинтересовать Мэттью Фаулера проблемами эрозии почв. Но это звучит жестоко, покровительственно и холодно. Вы можете подумать, что были причины, мешавшие ему учиться: развод родителей, может быть; насилие, – ничего подобного.
Мэттью Фаулеру было попросту наплевать на учебу. Да, вот так. А я, к сожалению, не Мишель Пфайффер, чтобы превращать уроки в рэп-композиции и через уверенность в себе поверить в детей. Нет. Я предпочел писать статьи о плохих группах, поздно ложиться и смотреть фильмы про рисующих зверей.
Собственно говоря, возможно, на это мне было наплевать.
Я доел сандвич с ветчиной и горчицей, скомкал упаковку и подошел к табличке напротив.
Джон Кренмер, из Кембриджа, двадцать три года. Клерк Совета Лондонского графства. Утонул близ Остенде, пытаясь спасти жизнь незнакомого иностранца.
8 августа 1901.
Я взглянул на всех этих людей на скамейках, с салатами и йогуртами в руках. Интересно, они это читали? А если читали, чувствовали ли они себя после этого такими же… бесполезными?
Я допил свою поло-кокта и кинул банку в урну.
– Ты в курсе, что мог бы просто отправить нам все это по почте? – поинтересовалась Зои.
Я вставил в компьютер флешку и пробормотал оправдание:
– Я проходил мимо…
– Ты что-то часто проходишь мимо. Куда это ты постоянно таскаешься?
– То туда, то сюда. Я очень загадочный человек.
– В тебе нет ничего загадочного, Джейсон, – возразила Зои. – Ты как раскрытая книга. Я читала ее несколько раз, и больше не хочу. Так что, ты будешь вечером в галерее?
– Да, Зои, спасибо, что напомнила. Да, в семь.
– Говорят, что парень гений. Не то чтобы я пыталась как-то повлиять на твое мнение…
– Ты его знаешь?
– Он жених моей двоюродной сестры.
– Ясно. Я постараюсь помягче.
