Но Алессандро уже доставал из внутреннего кармана пиджака плотную пачку купюр. Новые банкноты, еще хрустящие. Он медленно пересчитал две штуки, затем добавил третью – не потому, что работы стоили дороже, а просто чтобы посмотреть, как изменится выражение лица галериста.
"Без сдачи," – сказал он, глядя прямо в глаза продавцу искусства. В его голосе звучало то же презрение, с каким галерист минуту назад говорил о работах Лили.
Алессандро въехал в подземный гараж своей виллы, и стальные ворота с гербом семьи медленно закрылись за ним, словно отрезая последнюю связь с внешним миром. Двигатель Maserati затих с последним рычанием, оставив после себя гулкую тишину. Он вышел из машины, его черные лоферы гулко отдались по полированному бетону.
Он зашел в свою цитадель искусства, Алессандро аккуратно разложил все восемь картин на специальных мольбертах из черного дерева, расставленных по кругу.
Он снял пиджак, расстегнул манжеты и закатал рукава, обнажив кожу с едва заметными шрамами. Его пальцы, обычно такие уверенные, слегка дрожали, когда он поправлял освещение для каждого холста.
Особое внимание он уделил картине с ее глазами. Установив ее в центре, Алессандро отступил на шаг, изучая каждый мазок. В тишине комнаты ему почудилось, что глаза на портрете дрогнули. Он резко повернулся, но вокруг никого не было.
Принеся хрустальный бокал и бутылку 'Macallan M' он начал свой странный ритуал. Медленно обходя круг, он останавливался перед каждой картиной, делая глоток виски и позволяя алкоголю и образам смешиваться в его сознании.
Перед "Стариком на ступенях" он замер на целых пять минут. Вдруг его рука непроизвольно потянулась к четкам в кармане – старинной семейной реликвии, которую он никогда не использовал. Он резко одернул себя.
К третьему кругу его зрачки расширились. Картины начали оживать. Тени на "Закате во Флоренции" зашевелились, а глаза "Уличного музыканта" наполнились настоящей болью. Алессандро почувствовал знакомое головокружение – синдром Стендаля давал о себе знать.
Он упал на колени перед автопортретом Лили, его дыхание участилось. "Что ты со мной делаешь?" – прошептал он, обращаясь к изображению. Внезапно его рука сжалась в кулак, и он ударил себя в грудь, пытаясь вернуть контроль.
Резко встав, он швырнул бокал в стену. Хрусталь разлетелся на тысячи осколков, виски потекла по бархату, как кровь. В этот момент раздался резкий звонок – не обычный телефонный сигнал, а специальный тревожный гудок, означавший экстренный вызов от его людей.
Алессандро замер на мгновение, его грудь тяжело вздымалась. Затем он резко выдохнул, и словно щелчком переключателя в его глазах исчезло безумие, сменившись ледяной ясностью. Он поднял телефон.
Говори— его голос был твердым, без тени минуту назад бушевавших эмоций.
Босс, Рикардо будет через пятнадцать минут. Всё готово"– донеслось из трубки. Голос Марчелло звучал ровно, но Алессандро уловил в нем легкое напряжение.
Сейчас буду— он щелкнул телефоном, отрезая разговор.
Алессандро подошел к зеркальной стене.Его движения снова стали точными, выверенными. Он поправил воротник рубашки, провел пальцами по волосам – каждая деталь должна была быть безупречной. Только в его глазах оставалось странное свечение – смесь безумия и ясности, словно буря, заключенная в ледяную оболочку.
Перед выходом он еще раз обернулся к автопортрету Лили.
