Утром он подъехал к вилле отца, и даже после всех этих лет позолоченные ворота с фамильным гербом Висконти по-прежнему открывались с торжественной медлительностью, словно впуская его в другой мир. Машина плавно остановилась на гранитной площадке перед парадным входом, окруженной идеально подстриженными кипарисами. Алессандро вышел и пропитанный ароматами средиземноморских трав воздух напомнил ему детство – то особенное ощущение, когда понимаешь, что твой дом – это крепость, возвышающаяся над всем городом.
Вилла сверкала белоснежным мрамором в лучах утреннего солнца. Высокие венецианские окна с витражами отражали небо, а массивные дубовые двери с бронзовыми львиными головами намертво впились в память – именно здесь, на этих ступенях, отец впервые объяснил ему простую истину: "Висконти не плачут. Висконти берут то, что им принадлежит".
Он вошел в холл, где хрустальная люстра бросала блики на стены, украшенные фресками эпохи Возрождения. Среди фамильных портретов в золоченых рамах висел и ее образ – матери в темном платье, с той самой жемчужной нитью на шее улыбка, которая больше не коснется его кожи.
И вдруг – воспоминание ударило, как нож под ребра.
Он маленький. Сидит у нее на коленях, заливаясь смехом. Жемчужины перекатываются между его пальцами, холодные и гладкие. Он тянет – нить рвется, бусины рассыпаются по полу, звеня, как падающий дождь.*
– Мама, прости!
Но она не сердится. Никогда не сердится. Только смеется, целует его в лоб, прижимает к груди. От нее пахнет лавандой и чем-то теплым – так пахнет дом.
– Ничего, мой мальчик. Это просто вещи. Ты для меня важнее всех жемчужин на свете.
Ее пальцы в его волосах, голос, как колыбельная. Он прижимается щекой к ее плечу, чувствует, как бьется ее сердце.
– Мама, пойдем рисовать!
Она улыбается.
Он бежит по мраморному полу, спотыкается, падает. Колено разбито в кровь, боль острая, жгучая. Слезы тут же заливают глаза.*
– Ма-ма…
Она уже тут, на коленях перед ним, руки дрожат, когда она осматривает ссадину. Губы ее шевелятся в беззвучной молитве.
– Тихо, солнышко, сейчас пройдет…
Она прижимает его к себе, целует в макушку. Ее пальцы вытирают слезы, и он уже готов перестать плакать, но—
– ЧТО ЭТО?!
Голос отца режет воздух, как лезвие. Алессандро вздрагивает, инстинктивно прижимается к матери, но слишком поздно – железная хватка впивается в его плечо, отбрасывает назад. Он ударяется спиной о стену, воздух вырывается из легких.
Перед глазами – отец. Его лицо искажено яростью, жилы на шее набухли, как канаты. Он хватает мать за горло, сжимает так, что ее ногти тут же впиваются в его запястья, оставляя кровавые полосы.
– Ты растишь из него слабака! Тряпку!
Он хватает ее за горло ее глаза расширяются, губы синеют. Она хрипит, пытается говорить, но пальцы отца сжимаются еще сильнее.
– НЕТ! МАМОЧКА!
Алессандро бросается вперед, цепляется за руку отца, но тот, не разжимая хватки, бьет его кулаком в лицо. Мальчик падает, кровь тут же наполняет рот – он прикусил губу. Голова звенит, в глазах темнеет.
Мать хрипит, ее пальцы судорожно бьют по рукам мужа, но он не отпускает. Ее лицо становится багровым, глаза выкатываются, слюна капает на подбородок.
– Посмотри на нее! – отец шипит, наклоняясь к Алессандро. – Это твоя вина! Ты заставляешь ее меняться!
Вдруг – хруст. Мать издает странный, булькающий звук. Отец наконец разжимает пальцы, и она падает на колени, давясь кашлем, изо рта течет слюна с кровью.
