– И о чем была та тоска?
– О том, что не смог он подойти к церкви, когда увидал ее. Пока обходил болото – рассвет настал, и церковь исчезла.
– Что ж он хотел в ней найти?
– Откуда ж я знаю? – выдохнул дед вместе с тучей едкого дыма. – Вряд ли и сам он об этом знал. Душа человека видит гораздо дальше его ума. Душа ведь – от Бога, а ум – от змея эдемского…
– Погоди минутку.
Открыв гараж, Олег вывел из него джип Оксаны, поставил на его место автомобиль ее мужа, с лязгом захлопнул створки и, заперев их на два замка, опять воротился к деду:
– На чем ты остановился-то?
– Я не помню, – пробормотал старик, с тревогой разглядывая опушку леса над крутым склоном.
– Что там такое? – спросил Олег. Проследив направление взгляда своего собеседника, он увидел только деревья, гнущиеся от ветра.
– Нет, ничего, – молвил дед, – почудилось, видно…
Тихо вздохнув, опустил глаза.
– Продолжай, – попросил Олег.
– Так я все сказал.
Олег понял – нет, не почудилось.
– А в каком году большевики снесли церковь?
– В двадцать втором. Замучались, говорят, ломать. Пол года ломали.
– А иконы из нее куда дели?
– Да все сожгли над оврагом. Огонь поднялся выше берез. Из города было видно.
– Послушай, дед, – негромко сказал Олег, оглядевшись по сторонам, – я не верю, что твой отец ни словом, ни жестом не дал понять, о чем с ним беседовал горожанин.
Швырнув окурок самокрутки на землю, дед затоптал его, мрачно сплюнул и отмолчался.
– А ты был дома в ту ночь, когда он видел церковь?
– Да, я был дома, – ответил дед. Из коттеджа донеслись крики – Света с Оксаной о чем-то крепко заспорили. Дед продолжил:
– В ту ночь пес наш, Буян, разлаялся да развылся. Выл жутким воем, и я никак не мог заставить его умолкнуть. Из дома гнал – он скребется, бил – воет громче. Такого с ним прежде никогда не было. На рассвете пришел отец – трясущийся, бледный, волосы дыбом, и объявил. Что видел мертвую церковь… С тех пор тоска на него напала. Он каждый вечер уходил в лес и всю ночь бродил.
– Искал церковь?
– Да.
– И сколько ночей искал?
– Недели две-три это продолжалось.
– Вот оно что, – произнес Олег в глубоком раздумьи, – значит, две-три недели человек мучается и сходит с ума, не зная, чего он хочет, а потом горожанин вдруг говорит ему: «Человек! Я знаю, чего ты хочешь. Я не ручаюсь, что ты получишь то, чего хочешь, точнее – ручаюсь, что не получишь, но если тебе интересно знать, к чему ты так рвешься – я…»
Старик перебил Олега:
– Олег! Если еще раз ты хоть слово про него скажешь, беседе нашей – конец.
– Хорошо, я понял. Ты можешь мне рассказать, что произошло через три недели? Как он пропал?
– Той ночью Буян опять заскулил, – молвил дед, выдохнув, – отца уже дома не было, он отправился искать церковь. Больше его никто никогда не видел.
– Сейчас собака у тебя есть?
Дед смерил Олега угрюмым взглядом и тихо-тихо спросил:
– А ты не боишься?
– Я уже тебе сказал – не боюсь. Ты думаешь,если бы я боялся – было бы лучше?
– Думаю, да.
Олег усмехнулся и поглядел на избушки. Около них ошивались четыре лайки, два фокстерьера и пять-шесть такс.
– Вчера эти псины выли ,как бешеные. Оксанка сказала мне, что до этого никогда они так не выли.
– Ну и чего?
– Я на днях привезу тебе сотовый телефон и напишу номер. Когда собаки опять завоют, ты…
– Послушай, Олег, – прервал дед, вставая, – ты знаешь, почему муж Оксанки в петлю полез?
Крики в доме стихли. Олег вгляделся в серые глаза деда. Они смотрели твердо и холодно.
