«Мастера искажения истины, а заодно с ними те, кто не дал себе труда задуматься над случившимся, силятся представить Гинзбурга, Галанскова и Добровольского этакими кроткими созданиями, которые в худшем случае просто не ведали, что творят, – писал Овчаренко в статье под названием «В лакеях». – И тут же следуют пространные рассуждения о необходимости скидки на молодость, о неизбежных заблуждениях юности. Полноте, господа! Речь ведь идет не о детских шалостях. И не о баловстве пером только что выпорхнувших из-под родительской опеки юнцов. Люди, представшие перед судом, уже далеко не отроки…» и т. д. «Преступная деятельность Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой полностью изобличена. Их вина неопровержимо доказана показаниями большого числа свидетелей, многочисленными документами, вещественными уликами, авторитетными заключениями экспертов…»
«Полноте, господа!» – как эта прокурорская стилистика а ля Вышинский не соответствовала моему представлению о сверкающем иронией молодом фельетонисте – выпускнике УрГУ! Это был урок от противного: вот во что могут превратиться люди… Их оставляет даже чувство родной речи.
«Тема» Феликса Овчаренко невольно побуждает затронуть страницы газеты, о которых ну никак не хотелось бы вспоминать. Потому что стыдно. Но… без них она, «Комсомолка», не могла бы существовать. Генетически, по своему комсомольскому происхождению обязана была подтверждать приверженность тоталитарной власти, в первую очередь – поддержкой совдеповской идеологии. А тут уж и не до правды, и не до чистоплотности.
…В конце 1961 года вниманию читателей представили «Цену шумного успеха». Статья о концерте в ленинградском Дворце искусств имени К. С. Станиславского. «Двери дворца были в этот день у́же, чем ворота рая. Здесь рвали пуговицы, мяли ребра и метался чей-то задавленный крик: «Ой, мамочка!..»
На сцену вышел ведущий и не без изящества произнес:
– После того, как вы выдержали все, что вы выдержали, вы выдержите и мое короткое вступление. Булат Окуджава уже выступал в нашем дворце в прошлом году и тоже имел тогда шумный успех…
Булат Окуджава – московский поэт. Не Александр Твардовский, не Александр Прокофьев, не Евгений Евтушенко – просто один из представителей той большой поэтической обоймы, чьих стихов еще не лепечут девушки, отправляясь на первое свидание. Так для чего же пуговицы обрывать?
…Дело тут не в одной пестроте, царящей в творческой лаборатории Окуджавы. Есть беда более злая. Это его стремление и, пожалуй, умение бередить раны и ранки человеческой души, выискивать в ней крупицы ущербного, слабого, неудовлетворенного… Позволительно ли Окуджаве сегодня спекулировать на этом? Думается, нет! И куда он зовет? Никуда.
…И раздается не всегда верный звон гитары московского поэта. Что греха таить, смущает этот звон и зеленую молодежь, и любителей «кисленького», людей эстетствующих и пресыщенных. Тянутся за этим всякая тина и муть, скандальная слава и низкопробный ажиотаж».
А вот апрельская публикация 1982 года.
«…Мы говорим об ансамбле, в котором вполне обеспеченные артисты скидывают с себя перед концертом дубленки и фирменные джинсы, натягивают затрапезные обноски (кеды, трико, пляжные кепочки, веревочки вместо галстуков) и начинают брюзжать и ныть по поводу ими же придуманной жизни.
…Во все времена находились эстетствующие виршеписцы, живущие вне времени. Однако от безвкусной литературщины до цинизма один шаг.
