Далее предстояла первая лекция по ОМЛ (Основы марксизма-ленинизма) в самой большой аудитории № 3 – она, как вводная, читалась сразу не только для журналистов, но и филологов. А перед ней ко мне подошел Толя Бауков, будущий староста нашей группы (ни я, ни он этого, естественно, еще не знали), и, подмигнув, сказал: «А я знаю, здесь совсем рядом есть один ресторан. Сходим после лекции?..»
У ресторана не было уличной вывески. Он был на втором этаже Дома крестьянина (вот парадокс: крестьян уже давно не было, только колхозники, а Дом крестьянина в самом, может быть, индустриальном городе страны был).
Мы заказали по порции килек пряного посола с яйцом в майонезе («Что мы, есть сюда, что ли пришли!») и по 200 (кажется!) граммов водки. В тот день я узнал показавшееся мне экзотичным слово «майонез» и постарался с помощью нехитрых мнемонических приемов запомнить его. А потом сподобился впервые воспринять главный продукт нашего национального пития.
Безусловно, я не был алкогольным девственником. Невозможно было им быть в краю советского булата и русских самоцветов, где буквально в каждом доме круглый год в разнообразных емкостях, норовя вырваться из них, пенилась и бесновалась молодая брага. Чтобы потом, утихнув, стать зрелым спутником уставшего, разделить радость счастливого, объединить общим чувством теплую компанию… Или… добавить специфический оттенок чаю в бабушкином доме. Дедушка, Алексей Григорьевич, был очень строгим и, конечно, не позволил бы потчевать маленьких чем-либо сомнительным. Мне доводилось слышать, как и он, и бабушка Александра Васильевна гневались на легкомысленных горожан, потреблявших не вполне выдержанную, плохо очищенную брагу.
Большая часть моего детства прошла в непременных очередях за съестным: хлебом, молоком, маслом, сахаром (а кто еще мог это делать при родителях-учителях?). Так вот, в дни, когда в Третьем магазине (их у нас, кроме него, было: Седьмой, Горелый, Стеклянный и «на Левинке») «выбрасывали» сахар, я, несколько раз перезанимая очередь – «в одни руки» давали 500 граммов, – осознавал: это в основном на брагу. Водка была в продаже всегда и, как я понимаю, недорогая. Но к ней относились критично и даже пренебрежительно, называя – «Три сучка», с намеком, что сварганена она из опилок.
Магазинное спиртное я испробовал в девятом классе первого мая. Тогда после нудной ходьбы на демонстрации мы, ватага мальчишек, купили все в том же Третьем магазине две бутылки «Сливянки» и распили их в квартире славного парня Эдика Капилова. Нечто подобное и потом повторялось, но как-то мы всегда избегали водки. И вот пришла пора…
…В этом было что-то дикарское. У очень многих сограждан, особенно из захолустья, понятие «ресторан» вызывало ассоциации: водка, распутство, содом… Помните Адама Козлевича из «Золотого теленка» с его авто «Эх, прокачу!»? «Пассажиры… являлись под покровом темноты. Они… начинали с невинной прогулки за город, но мысль о водке возникала у них, едва только машина делала первые полкилометра. По-видимому, арбатовцы не представляли себе, как это можно пользоваться автомобилем в трезвом виде, и считали автотелегу Козлевича гнездом разврата, где обязательно нужно вести себя разухабисто, издавать непотребные крики и вообще прожигать жизнь». По-видимому, такое же отношение к «торговому заведению, где можно получить кушанья и напитки», было у нас. Включая и Александра Ивановича Курасова, между прочим, бывшего фронтовика, и вообще руководство факультета, а может быть, и всего Уральского государственного университета имени А. М. Горького.
