К тому времени, когда она добралась до последнего свитка, над деревней опустились сумерки, отбрасывая длинные тени, которые прокрались в комнату. Она не заметила, как вокруг нее сгущается тьма, пока не подняла голову и не осознала, что некогда теплый дневной свет померк, уступив место леденящим объятиям вечера. Тени казались густыми, плотными, словно чернила, растекающиеся по пустой странице, ползущие по татами и стенам.
Странная тишина наполнила комнату, такая, которая, казалось, гудела от напряжения, как будто сам воздух удерживал дыхание, которое не осмеливался выпустить. Она почувствовала притяжение невидимых глаз, как будто кто-то – или что-то – наблюдало за ней из затемненных углов комнаты. Ее внимание привлекло какое-то движение, изменение теней за раздвижной дверью. Сердце ее колотилось в груди, но когда она посмотрела, там ничего не было, только плотная, безмолвная тьма, давящая внутрь.
Дрожащими руками Наоко зажгла небольшой фонарь, который ее бабушка всегда держала в комнате. Его тусклый свет отбрасывал слабый круг света, освещая ближайшее пространство, но оставляя остальную часть комнаты покровом сгущающейся тени. В ее голове проносились вопросы, отрывки из прочитанных ею сказок и полузабытые шепотки из детства. Печальный взгляд Аки задержался в ее памяти, как будто простое упоминание ее имени пробудило что-то в доме.
Она снова переключила внимание на последний свиток, ее пальцы скользили по краям пергамента, пока она его разворачивала. Этот отличался от остальных, был более деликатным, как будто с ним обращались экономно. Писал торопливо и менее точно, как будто писец торопился или боялся. В нем рассказывается о серии странных событий, о которых жители деревни шептались годами: странные огни, появляющиеся в лесу, голоса, доносимые ветром, и тени, которые, казалось, двигались сами по себе.
Последний отрывок свитка был нацарапан дрожащей рукой и едва разборчив, но от его слов у Наоко мурашки пробежали по костям: «Земля хранит наши тайны. Духи не забывают». Она почувствовала, как ее охватила волна головокружения, и на мгновение она почти услышала эхо этих слов, прошептанных в тихой ночи.
Снаружи усилился ветер, сотрясая деревянные панели дома. Мягкий шорох напоминал шепот, слишком тихий, чтобы его можно было различить, но безошибочно присутствующий. Она глубоко вздохнула, заставляя себя сохранять спокойствие. Она была одна, напомнила она себе, но дом, казалось, дышал вокруг нее, пульсируя собственной жизнью. Фонарь мерцал, отбрасывая смещающиеся тени, которые играли злую шутку с ее глазами. Она почти могла видеть фигуры, движущиеся в темноте, но каждый раз, когда она поворачивала голову, ничего не было.
Когда ночь полностью опустилась над Миямой, Наоко острее почувствовала изолированность дома. Она читала эти истории, прослеживала линии долга и проклятия своей семьи, но не могла избавиться от ощущения, что есть нечто большее, что-то спрятанное прямо под поверхностью и ожидающее, пока она это обнаружит. Глубокое беспокойство поселилось в ее груди, смешиваясь со странным ощущением цели. Она не просто читала историю своей семьи; она становилась ее частью, связанная теми же узами, которые привязывали ее предков к этой земле.
Она медленно поднялась, взяв фонарь в руку, и направилась к двери, ведущей во внутренний сад. Холод пробежал по ее телу, когда она открыла дверь, открывая вид на сад, залитый лунным светом. В центре возвышалось цветущее вишневое дерево, его ветви отбрасывали на землю искривленные тени. Воздух был неподвижен, почти неестественно, и сад, казалось, затаил дыхание.
