Я устроилась на краю кресла. Почти всё пространство стола было занято рваными обёртками, грязными платками и немытой посудой.
– Вот как бывает, – сказала она после минутной паузы. – Живёшь себе, что-то делаешь, всё вроде бы известно и понятно. И только привыкнешь ко всему, как понимаешь, что дальше уже ничего не будет.
Говорила она медленно, как бы отдыхая после каждого предложения. Слова явно давались ей с трудом.
– В какой-то момент понимаешь, что твоя тропинка здесь закончилась. Даже если у тебя есть планы, просто видишь, что некуда уже ставить ногу. Хорошо, если успеешь доделать по-настоящему важное.
– Что Вы такое говорите, Анна Сергеевна? Полежите-ка спокойно, отдохните. Я пока тут приберусь и посуду вымою. На завтра врача Вам вызовем, и всё образуется. Слабость Ваша пройдёт, в парк Вас выведу на свежий воздух. Обещаю ухаживать за Вами, пока не поправитесь.
В ответ она как-то одобрительно простонала и повернулась на бок.
Стараясь не греметь, я собрала со стола посуду. Через несколько минут заглянула в комнату – старая художница лежала в том же положении. Я подошла ближе. Анна Сергеевна спала каким-то тревожным сном.
Тонкие старческие губы её подрагивали. Ставшие совсем прозрачными руки сжимали край одеяла, словно не хотели его отдавать кому-то невидимому.
Закончив мыть посуду, я выключила воду, и только тут услышала, что Анна Сергеевна зовёт меня из комнаты.
– Даша, Даша… Даша! – отрывисто хрипела она.
– Что, что? – я бросилась в комнату.
Больная, опираясь на один локоть, тянула ко мне руку.
