Сара не оставила ни одной страницы на сырой траве, собрав даже те, на которых были липкие следы крови. Когда она прикасалась к ним, с ее холодных губ срывался отчаянный стон, сдержать который мотыльку в горле было не по силам.
Разбросанные страницы привели к тропинке, скрывавшейся в лесу. Девочка без колебаний ступила под его тихие и все еще темные своды. Тени диколесья были ей знакомы. Прежде чем она научилась ходить и говорить, ей показали тут каждое растение, каждый корень, каждое дерево и каждую лозу. Но и здесь Сару уже поджидало нечто искаженное, противоестественное. Шелест листьев от дуновения утреннего ветерка не звучал гостеприимно – к нему примешивался другой звук: размеренный скрип, заставивший ее плотнее прижать к груди остатки лечебника.
Скрип не умолкал. Чужеродный звук в родном месте.
Сара дошла до конца такой знакомой тропинки, ведущей со двора в сад, но впервые что-то на этом пути заставило ее застыть в страхе. Скрип стал слышнее. Он давил на уши, заглушая грохот сердцебиения и приветливое журчание горного ручья.
Зловещий звук стал вездесущим. Разум пытался определить, откуда он исходит, и в то же время уклонялся от этого знания.
А вдруг часть страниц унесла вода?
Паника заставила девочку двинуться дальше.
Нужно сберечь книгу. То утро, бросившее вызов всему привычному, оставило Саре только такой смысл.
Внезапно открывшаяся чудовищная картина – тело, висящее на белой акации, – снова остановила ее. Смысла не стало. Все разумные доводы улетучились. Тугая веревка шла от материнской шеи к скрюченной ветви, на которой терлась о кору и издавала стоны затянутая петля. Руки Сары обмякли, и собранные страницы, словно осенние листья с алыми крапинками, рассыпались по земле. Теперь и правда какие-то из них оказались в ручье. Им повезло – течение подхватило их и понесло по волнам, а Сара, оцепеневшая снаружи и внутри, так и стояла, приковав взгляд к телу матери.
Наконец мотылек, сидевший в ее горле, выпорхнул наружу надломленным криком. Он разорвал тишину, сковавшую гору. Всеобщей неподвижности тоже пришел конец: сонные вороны встрепенулись и поднялись с насиженных мест, откуда наблюдали за мрачной сценой. Сара бросилась к качавшимся, подобно маятнику, посиневшим ногам матери. Чтобы помочь. Защитить. Хотя явно уже слишком поздно.
Мамина ночная рубашка была в крови: засохшие брызги резко выделялись на бледно-розовой ткани. Мама всегда была такая чистая и опрятная, такая решительная и ко всему готовая, переполненная энергией и жизнелюбием. Кто-то сделал ей больно. Кто-то вытащил ее из дома, оставив след из окровавленных страниц.
Сара оказалась не готова. Двенадцати лет ученичества не хватило. Оберегов и снадобий было недостаточно. И сада дикого леса – тоже. Мотылек улетел. Остались только стоны. Острые и уродливые, они раздвигали губы зазубренными крыльями, которые резали, как стекло. Тело на дереве не было ее матерью. Осталась лишь изуродованная, безжизненная оболочка знахарки Мелоди Росс. Ее остекленевшие глаза не выражали ничего. На ее губах больше никогда не появится улыбка. Еще недавно блестевшие на солнце темные волосы растрепались и вымокли.
Сара добиралась до сада слишком долго. Она должна была услышать шум. Должна была почувствовать ужас. Все это разбудило ее, но она отвлеклась на игрушечную мышь и блуждания по темному дому. Притворялась, что все в порядке, выпив сока и думая о подарках ко дню рождения. Но она была из семьи Росс, жизнь которой никогда не ограничивались пустяками вроде сережек или пирогов.
