– Всё, Леон! Теперь вы не отвертитесь! Поднимайтесь уже!
– Антуан, я до рассвета отдувался за вас за карточным столом! – промычал Данжюс и зарылся в подушку. – Между прочим, за ваш дурацкий проигрыш! И вы обещали мне полный покой до самого обеда.
– И я не собирался нарушить данное вам слово, – ответил на это маркиз, пробуя пальцем горячую воду в кадке. – Но произошло непредвиденное. И в ваших же интересах действовать сейчас же, а не терять время, взывая к моей совести.
– Да что вы! – простонал Леон. – Я и не думал взывать к тому, что у вас отсутствует напрочь. Я страшно замёрз и хочу спать!
– Полезайте в воду и отогреетесь, – посоветовал д’Эффиа. – Я сам подолью вам горячей воды. Кстати, а у вас головная боль? Вы что же, ещё и напиться успели? И это всего-то за одну ночь!
– Нет, это не за ночь. Это было уже утром, – уточнил Данжюс и с тяжёлым вздохом спустил длинные худые ноги на пол. – После того, как я отыграл у барона ваши пятьдесят экю, явился его кузен. Он предложил выпить мировую. Ну и как оказалось, это было лишним, с этим я согласен. Но тогда-то я так не думал!
– Чёрт! – д’Эффиа скверно выругался, нечаянно запустив всю пятерню в ведро с горячей водой. – Вот же старый прохвост! И он, наверняка, предложил вам обмыть выигрыш?
– Как бы ни так! – встряхнул взлохмаченными кудрями Леон и показал на стол. – Вон они, те пятьдесят экю! Кошель под шляпой лежит. За выпивку я платил из своих денег. Но оно того не стоило. Такую кислятину мне не доводилось пить со времён нашего затворничества в Пиренеях прошлой весной.
– Ладно, ладно! – обрадованный, что его другу удалось залатать значительную брешь в его бюджете, которая возникла из-за глупого проигрыша, д’Эффиа опустил широкую простыню в воду и даже разгладил края по бокам, чтобы Данжюс ненароком не засадил себе занозы, сидя в кадке, сколоченной из грубо отёсанных досок.
– Так я распоряжусь о карете для ваших милостей? – спросил камердинер.
– Да. И поживее! Мы тут мешкать не собираемся!
– Да! И всё же, с чего вдруг такая спешка? – окончательно проснувшись из-за холода и стремительно возрастающего любопытства, спросил Данжюс.
Он допрыгал на цыпочках до кадки, быстро сбросил с себя исподнее бельё и плюхнулся в воду, на секунду скрывшись в облачке горячего пара.
– …Перед приездом Катрин де Грамон вспыхнул настоящий скандал. Беврон мне только что передал, – рассказывал д’Эффиа, методично растирая мыльную пену на плечах, а потом и на спине Данжюса.
– Скандал? У княгини де Монако? И что же огорчило нашу очаровательную Катрин? – отфыркиваясь, спросил Данжюс.
Он неловко погрузился в воду и окунулся с головой, а потому не расслышал начала фразы:
– … Он был просто в ярости…
– Постойте, кто был в ярости? Катрин? – вынырнув, спросил Леон и принялся намыливать волосы, пытаясь представить себе сцену, разыгравшуюся на утреннем приёме у новоиспечённой гофмейстерины двора герцогини Орлеанской.
– Нет, вовсе не Катрин! Де Гиш – вот кто в ярости! И вы тому причиной, – пояснил д’Эффиа и вылил на взмыленную голову Леона целую кружку воды. – Он рвёт и мечет у мэтра Савари.
– Я? Де Гиш? Но как? Я его не видел со времени моего отъезда в Лондон!
– А этого и не требовалось. Де Беврон сказал, что де Гиш уже собрался послать его к вам в качестве секунданта.
– Что? А это с чего? – отфыркиваясь от воды, спросил Леон.
– Но его отец, герцог де Грамон предупредил, что если граф совершит до венчания Филиппа и Генриетты хоть какую-нибудь глупость, он отошлёт его вице-губернатором в Бидаш. Так и сказал: «В Беарн или в Наварру, или ещё куда-нибудь подальше».
