Анастасия Петровна подмигнула покрасневшей от комплимента девочке.
Мама, поджав губы, вздохнула:
— Да уж! Главное, хоть бы кто замуж взял!
Школьница потускнела и опустила взгляд. Рука непроизвольно потянулась потрогать, потереть шею, спрятанную в волосах.
— Разве можно с дочкой так говорить, со своим дитём?! — возмутилась Таисия. — Чужих не упрекают, а ты — родную… Конечно, выйдет Люба замуж и будет очень-очень любимой!
После сказанного бабушка обняла девочку ещё крепче.
— Твои слова да Богу в уши! — угрюмо откликнулась Александра. — С меня лишь воспитание.
Какая тёплая была Таисия Фёдоровна, как приятно пахла чистой старостью, искренней добротой и уютом! Именно уют — мягкий, нежный, семейный — чувствовала от бабули подросток. И поэтому тянулась к ней больше, чем к другим взрослым.
Бабушка Тася с незапамятных времён часто гостила в доме Поспеловых. Никогда не оказывалась она источником худого слова, чёрствого отношения или недоброго взгляда. От старушки веяло теплом и любовью такой силы, что семейство тоже начинало улыбаться и лучиться. Мама расслаблялась и отдыхала от бесед с этой женщиной, хмурые тучи с её лица исчезали.
Таисия Фёдоровна была воцерковлённым, глубоко набожным человеком. Но Любину семью она в церковь не зазывала. Принести освящённый кулич, пахнущие ладаном просфоры и церковные свечи для поминания усопших или очищения дома — запросто. Укорить в безбожии — нет, не такой была покрытая платком бабулечка с длинной седой косой. Люба ни разу не была в церкви, а местного батюшку с кадилом видела лишь на похоронах, но к вере относилась тепло благодаря бабе Тасе.
Дочь Таисии давно умерла. Остался сын — ровесник Любиных родителей — постоянно лечившийся в доме душевнобольных. Павлик — блаженный, наивный и очень добрый мужчина с разумом мальчишки — бывал пару раз у Поспеловых, зная, что здесь уважают его замечательную мать и в куске хлеба не откажут.
— Мама тебя любит, — шептала тихонечко Любе в ушко Таисия Фёдоровна. — Очень-очень! Просто боится. Такова участь родителя: оберегать родное дитя. Саша многое перенесла, когда старшенькую потеряла.
Едва Люба услышала о Лене, то вновь почувствовала тягучую серую тоску, поднимающуюся из глубины живота и подступающую к горлу. Разговоры о сестре при посторонних на переулке Солнечном № 27 обыкновенно не поднимались.
Остальные гости не замечали перешёптываний между подростком и Таисией Фёдоровной. Дискуссия про невоспитанную, гулящую, ленивую молодёжь была настолько животрепещущей, что, втянувшись, старушки и Александра Григорьевна не могли остановиться.
— Первостепенная задача матери, — шумела одна из женщин, — чтоб дочь не скурвилась, родителей не опозорила! А современные мамки что?! Куда смотрят?
— Сами курицы по молодости были и дочек растят ленивых, бестолковых! Вон, моя соседка тому пример! Одна прожила, всё пила да плясала, дочку нагуляла. Девка выросла, о будущем не думает, учиться не хочет. Только о плясках мысли! Таскается с парнями, потом забеременеет, как мамка, от кого попало!
— А мужикам дети не нужны! Только нам, матерям, — горько вздохнула Анастасия Петровна. — Мужичьё что? Отлюбился и пошёл своей дорогой. Хозяйство да воспитание отпрысков — на женщине!
— Помни, деточка! — обратилась Зинаида Александровна к школьнице, свернувшейся калачиком на коленках бабы Таси. — Женщина должна всё по дому уметь! Хозяйкой, здоровьем сильной. Работать, чтоб семью обеспечить: себя да детей, а то и мужа!
