Молодняк универмаг обнёс, после – ювелирный, в окрестностях куролесил. Шантропу искали, но мимо. Ибрагимов прилежно учился у всех на виду, будущий инженер. Его друзья – тоже. Хорошая, порядочная молодежь. Родные чуяли, что парень что-то воротит. Подмечали распутство, перемены в поведении и внешнем виде, пытались дознаться, боялись, ругались. Дед даже с хаты погнал. Без толку! Алмаз в себя верил и чёрта не боялся.
Остановился Ибрагимов и прекратил ходить за гранью, когда на его глазах человека убили. Дальнобойщика. Забили насмерть, чтобы свидетелей не было. У цыгана тогда всё нутро перевернулось. Потому что одно дело – склады чистить. А другое – жизни невиновного лишить. Иштванович в те времена на заводе работал уже: перспективы, карьера. Не выдержал груза вины. Бросил всё – и уехал.
Из города в город по Уралу переезжал молодой человек. Место своё искал да душу пытался успокоить. Сходился с женщинами, пытался семью завести. Для Алмаза женщины никогда не были проблемой. Сами шли в руки. Он только выбирал по сердцу и легко сходился. Но не срасталось. С одной прожил четыре года, но она так и не понесла. Развёлся, сошёлся с другой – не беременела. Третья скинула раз за разом четыре плода. А Ибрагимову уже за тридцать! Решил он от отчаяния, что бесплодие – наказание за грехи, и покорно смирился. Только жизнь всё развернула иначе.
Алмаз заезжал в таборы, смотрел, как его народ живёт. Выросший среди русских, он наблюдал и делал выводы. Не привыкший к кочевой жизни, получив достойное образование, крепко обрусев, мужчина понял, что прижиться в среде закоренелых цыганских общин не сможет. Не по нутру. В каждом таборе, кроме общих обычаев, были свои уставы и законы. В одном, например, было сильное разделение между слоями. До такой степени, что дети богатых играли и учились отдельно от бедных.
Ибрагимов остановился на ночлег у цыгана, что ютился изгоем на краю общины из-за неподъёмной нищеты и огромного количества долгов. Долговая яма засосала мужика до такой степени, что большой семье его едва хватало на пропитание. Жена попрошайничала на вокзалах и базарах, побиралась возле больниц и школ вместе с малыми детьми. Старшие дети клянчили или щипачили, за что нередко были биты. Жили все в покосившемся домишке без удобств. Спали на полу, так как мебель забрали кредиторы.
Алмаз по щедрости души купил продуктов и накрыл стол на все шестнадцать человек. От холода, что стоял в убитой крохотной халупе, он долго не мог согреться. Дети, привыкшие к плохому житью, не игрались, а только грязной кучкой забились в темные уголки жилища, где молча грелись друг о друга. Мамка качала на руках младенца, которого заблаговременно напоила палёным самогоном, чтобы не орал.
– Алмаз, голубчик золотой! – ластился должник, жалостливо моргая красными слезливыми глазами. – Займи денег хоть немного! Видишь, детей кормить нечем! С голоду помирают!
– Я-то займу, – усмехнулся Ибрагимов. – Так ты опять их мимо спустишь.
– Не спущу, обещаю! – взвился лебедем мужик. – Хоть какой-нибудь долг выплачу! Хочешь, в залог старшую дочь отдам, а?.. Смотри, какая! Хороша, да?.. Забирай! Сколько за неё дашь?
Алмаз посмотрел в один из углов. Он знал, что девочки никем не сосватаны. Детвору из хороших семей столбили с мальства. К годам эдак тринадцати из молодняка оставалось всё не особо ликвидное.
Старшая дочь ему не понравилась – было в девице пятнадцати лет что-то дремучее, невежественное, дурное, воронье. «Не будет толку, сколько сил не вкладывай», – подумал молодой мужчина и перевел взгляд на другую, помладше. Грязные непричёсанные пепельные волосы свисали сальными сосульками на смуглое круглое личико, от которого веяло смышлёностью и покоем. Девчонка на гостя в ответ уставилась не мигая большими синими глазами.
