Шмель - страница 2

У меня не было тетради или блокнота, поэтому я вырвала из единственной книжки, которую забрала с собой, пустой первый лист и написала на нем:

ОБЕЩАНИЯ НА ПОЛГОДА

1. Быть одной, никаких отношений.

2. Написать и опубликовать два рассказа.

3. Начать зарабатывать чем-то настоящим.

4. Правильно питаться.

5…

Было что-то пятое, но я не придумала, а потом позвонила мама, и я не стала сбрасывать, потому что хотела так подписаться под обещаниями и отпраздновать новую жизнь. Мама спрашивала: «Как дела у Кирюши?» Я отвечала: «Хорошо, сидит рядом, много работает». Мама спрашивала: «Как здоровье?» Я отвечала: «Отлично». Мама говорила: «Попей травяные чаи, будет спокойнее, хорошо для щитовидки». Недавно маме вырезали щитовидку, и теперь она оберегала чужие. Мама задала все вопросы и начала наконец рассказывать, а я слушала ее и свайпала. Мама скоро поедет в Москву учиться массажу лица, запрет на полеты в южные аэропорты продлили, как вернется, откроет собственный массажный кабинет и заживет, Светлана Лобода приехала в родной город, на обучение, правда, пришлось взять кредит, но не первый же это кредит в ее жизни, глава объявил о переломе битвы, а у меня, кстати, по фотографиям видно, что лобная кость опускается, для этого надо массировать… Мама говорила про сосцевидную мышцу, а я думала о том, что закончится раньше – кредит или ее новое увлечение.

Мама выполняла огромную работу по начинанию всего подряд. Книга «Секрет» появилась у нее задолго до того, как придумали Инстаграм[2]. Там писали: «Если вам что-то нужно, просто правильно формулируйте желания, и Вселенная услышит. Это физика». Маме было очень нужно. Она хотела волшебства и любила формулы, ей нравилось, что к магии можно подобраться c логической стороны и с гарантией результата. Когда мне было одиннадцать, мы вместе клеили карту желаний. Мама долго готовилась, носила домой журналы: Космополитен, Гламур, Лиза, что-то рекламное, брошюры о здоровье. Мама аккуратно, большими портновскими ножницами вырезала машину, дом, горсть дорогой косметики, переплетенные взрослые руки, белодеревянные интерьеры, младенца в голубом свертке, крупную связку ключей, море и мужчину, обнимающего мерцающую женщину с острыми скулами.

Скоро ватман желаний отклеился от стены, полежал свернутой трубкой в углу и исчез. Никто не стал приклеивать его обратно. Как не доклеили плинтусы в углу коридора, не поменяли ручки на кухонном гарнитуре, не повесили в ванной полку. Дизайн-проект был важнее, чем сам ремонт.

Мама искала, во что бы еще поверить. Она с листочком и ручкой подкрадывалась к отцу вечером, пока он ел. Она рисовала схемы: видишь, тут я, и когда я приведу двух человек, они приведут еще четверых, а те – еще восемь, и с каждого мне будет капать денежка. Мама никогда не говорила «деньги». Это слишком телесно, конкретно. Денежка – да кто знает, сколько там ее, денежки? Есть ли она вообще? Денежка – это процесс, перспектива. Отец закатывал глаза, а мама с добрым высокомерием вздыхала: он просто не умеет мечтать.

Мама всегда оставляет в чашке один глоток. Она маленькая и худая, не занимает много места и не говорит громко, не теряет очки и не носит яркие вещи. Спокойно, неторопливо, у всех за спиной, спрашивая мнения о каждом своем шаге, но никогда его не учитывая, она бросала старое и начинала новое.

Мама продавала полисы пенсионного страхования. Ездила в соседний город на съезды лидеров. Созванивалась. Встречалась. Вела блокнот. Считала и убеждала: «Вы знаете, что, если вы начнете откладывать всего десять процентов от нынешнего заработка, ваша пенсия через тридцать лет будет целых…» Мама рисовала клиентам мечту: они минута в минуту выходят на пенсию, забирают накопления и уезжают на журнальное море пить гранатовый сок, потому что он полезнее апельсинового, и в этом мама тоже хорошо разбирается. Денег не было, и она брала у отца «в долг». Потом в страховой компании обидели маму – кажется, кто-то из тех, кого она рисовала в схематичных пирамидках выше себя, – и она уволилась. Через пару месяцев мама пришла домой с большой прозрачной сумкой на молнии. На ней был короткий бежевый пиджак, и в сумке тоже было что-то пухлое и бежевое. Она спросила: «Ты знаешь, что верблюды греют бедуинов ночами в пустыне?» Она сказала: «Верблюжья шерсть устраняет токсины, дает правильное сухое тепло и даже слегка массирует лицо, чтобы на коже не оставалось заломов. Попробуй, Верун. Ну и что, что колется? Привыкнешь. Зато как полезно. И совсем не колется, совсем, мягкое, как пух, смотри». Мама прижималась щекой к меховой подушке, которая слегка пахла собакой, и с наслаждением мычала. Она поздно просыпалась, долго красилась, укладывала каре, брала свою большую сумку и шла проводить презентацию. Иногда мама возвращалась довольная и задумчивая: кто-то купил одеяло. Иногда – бодрая и оптимистичная: продаж нет, но нескольким нужно перезвонить через неделю. На презентациях был фуршет, и она всегда приносила что-нибудь вкусное – нарезку колбасы, сыр, виноград. Поэтому я расстроилась, когда верблюжий этап резко закончился. Кажется, компания разорилась.