Наглеть, так до конца!
— А кормить будут?
Внутри я корчилась от ужаса, но всем видом показывала, что мне плевать на порядки колонии, плевать на право сильнейшего унижать меня. Начальник оценил мой вызов.
— Голод способствует закреплению правил.
Закреплению рефлекса, значит. Как собаку Павлова будут учить. Я мгновенно люто возненавидела полкана.
— Свободна, можешь идти, — добавил он ровным, холодным тоном.
Дыхание перехватило. Беспомощная, слабая, переполненная отчаянием и страхом, я поняла, что даже под страхом смерти сейчас я не промямлю «до свидания».
Тот же охранник, что привёл в административный корпус (я назвала его волчарой), отконвоировал меня в общежитие, довёл до комнаты и закрыл брелоком решетчатую дверь. Со стола исчезла швейная машинка и раскроенная ткань. Значит, работать не придётся. Моими подругами на ближайшее время станут одиночество и голод… для закрепления рефлекса.
Жаль, не успела доесть овсянку и выпить чая, а мой паёк так и остался на стойке. Разве они могут оставлять без еды? А если у меня гастрит или язва? Вспомнилась многочисленные вопросы о здоровье, специальная анкета, которую я заполняла перед отправкой сюда. Нет у меня гастрита, и язвы нет. Пока…
Почти сразу засосало под ложечкой. Внутри словно возникла бездонная пустая бочка. Вспомнился мангал с сочными кусками мяса в решётке, молодые пупырчатые огурцы, сладкая мякоть помидор, упругие листья базилика, терпкий вкус кинзы и сметанный соус с чесноком, в который я обожала макать овощи.
Надо гнать эти навязчивые мысли о еде, я просто слишком вымотана. Меня как на качелях раскачивало от эмоций, от жалости к себе, до понимания, что никто не защитит. Общая слабость и головокружение заставили сесть на кровать. Подняла с пола рюкзак, чтобы достать свежую футболку, пальцы наткнулись на детскую машинку сына. Я вытащила её, отставила рюкзак, покатала на коленке красную модельку с открывающимися дверьми и поднимающимся капотом, прижала её к груди. Слёзы потекли из глаз, я упала головой на подушку. Сколько раз я буду вспоминать своё «да» в зале суда, сколько раз я буду переноситься в то место, где предала себя.
Ничего не отыграть назад.
Отвернувшись к стенке, с головой укрывшись одеялом, я продолжала содрогаться от рыданий. Из угла комнаты за мной бесстрастно наблюдал тёмный глазок видеокамеры. Представив, как кто-то с циничной ухмылкой следит за мной на мониторе, сделала фак под одеялом. Сквозь слёзы прорезался дурной смех, меня заколотило сильнее. Вот и всё, на что я способна – фак под одеялом.
К вечеру голод принял очертания червя, грызущего мои внутренности. Вода из-под крана была откровенно ржавая. В банку из-под тушенки, которую я использовала вместо стакана, профильтровала воду через бинт, оставшийся у меня после подвязанной челюсти. Зажав нос, осторожно сделала несколько глотков.
Сойдёт. Не умирать же от обезвоживания.
Оказалось, не такая уж я беспомощная. Нацедив полную банку воды, поставила её отстаиваться. Посмотрю, сколько будет осадка. Жаль, я не почитала правила содержания женщин в колониях. Имеют ли они право оставлять узниц без еды? В этой колонии правила для закрепления рефлексов введены главарём распоясавшегося сброда, к тому же, скорее всего, подворовывающего продукты. Домашний арест избавил меня от предварительного заключения, тюремной баланды я не ела, но уверена, что есть какие-то нормы питания для заключённых.
