— Пётр Григорьевич – начальник лагеря.
И не моргает даже. Красив как удав, привлекающий немигающим взглядом, а после заглатывающий жертву безразмерной пастью. Я продолжала напряжённо смотреть на него. Отвечать не могла, челюсть подвязана.
— Садись.
Стул подо мной противно заскрипел, когда я села на шаткое сидение. Специально пошевелилась, чтобы добавить скрипа. Удав окатил меня ледяным взглядом – ему не понравилось.
— Сними повязку, она тебе больше не нужна.
С повязкой расставаться не хотелось. Начальник сразу же уловил мой внутренний протест.
— Снимай, — жесткость в голосе подсказала, что медлить не стоит.
На команды мужа, наученная опытом, я реагировала незамедлительно, что помогало избегать недовольств и скандалов. Злость сменилось угрюмой обречённостью. Я молча стала разматывать грязный бинт. Внутри болезненно заныло от тоски. Одну клетку я сменила на другую, и теперь смотрела в глаза хищника, повадки которого мне совершенно не знакомы. Постаралась унять смятение. Надо быть бесстрастной, нельзя показывать страх.
Продолжая молчать, аккуратно смотала бинт, словно какую-то ценность, и положила в карман.
— Бортникова – фамилия по мужу?
— Да.
— А девичья?
Зачем ему это? Спокойный голос и пристальный взгляд в ожидании ответа вызвали ещё более яростный протест, и меня как чёрт за язык дёрнул.
— Не помню.
Начальник на секунду завис, следом сделал вид, что пропустил мимо ушей мою дерзость. Не хотелось бы, чтобы этот человек посмеялся надо мной. Фамилия папы пусть останется неприкосновенной.
— Расскажи, что произошло вчера вечером.
От переполнявших меня эмоций задёргался в нервном тике глаз. Подробности нужны? В памяти всплыли унижение, боль и стыд. У меня было единственное желание – забыть эту ночь.
— На меня напал охранник, он …
Задохнувшись, я не смогла сдержать дрожь в голосе и продолжить
— Он утверждает, что всё было по согласию.
Спокойный, даже слегка ироничный тон человека, в котором я уловила глумление. Понятно, начальник одобряет лагерные порядки, которые сам и завёл.
— А вы…утверждаете, что встретив незнакомого человека…, я сразу полезла ему в штаны?
Еле договорила, так меня колотила нервная дрожь и срывался голос.
— Нужно уметь постоять за себя.
Ещё добавь «милочка»
Наверное, смакует подробности, представляя меня на коленях с разинутым ртом, слезами и кровавыми слюнями, текущими по подбородку. Прикоснулась языком к поджившей ране на губе, почувствовала, как до сих пор саднит горло, как злость закипает в груди.
— Да… дайте мне оружие!
В комнате повисла тишина. Я, кажется, почувствовала колебание воздуха от тяжелого дыхания полковника. Он смотрел на меня с подозрительно спокойным лицом, а в моё сердце вползало предчувствие чего-то ужасного.
— Могу предложить карандаш. Хорошо заточенный.
Карандаш!
Трясущейся рукой я вытащила из подставки на столе карандаш и положила его в карман ветровки.
— Ты нарушила режим, не вернувшись к отбою. Два дня тебе запрещено покидать комнату, хотя за это полагается штрафной изолятор. Из-за небольшой… травмы я сделал послабление.
Засунь в задницу своё послабление. Чтоб тебе вывихнули челюсть подобным образом
Мой взгляд полный отвращения и гнева разозлил его. Полковник наклонил голову, прищурился, вылез из своего кокона невозмутимости. Это порадовало маленькой моральной победой над превосходящим противником.
— Если нарушение повториться, к тебе будут применены более строгие меры воздействия.
