Шоу ушастых вундеркиндов - страница 8

Толик с трудом заставил себя повернуть голову и замер в изумлении. Глаза пса светились искренним любопытством: «А ну, покажись, что ты за фрукт такой, охотник до чужих яблок, любитель бегать со мной наперегонки?»

И мальчишка потянулся к собаке, несмело потёрся лбом о её холодный нос. Лютый лизнул его в щёку. Толик отстранился, некоторое время мальчишка и пёс внимательно смотрели друг на друга. Наконец Лютый отвернулся, а Толик изо всех сил обхватил его за шею и прижался к пахнущей псиной и прелой листвой шерсти.

– Лютый… – тихонько сказал он.

Пёс вздрогнул, напрягся, будто попытался вникнуть в смысл имени, которое наводило ужас на всю округу.

– Нет, – улыбнулся ему Толик, – какой же ты Лютый? Враки всё это. Ты самый настоящий друг. Дружок! Понял?

В глубине бездонных зрачков пса мелькнула благодарность. Затем, будто устыдившись не свойственной ему слабости, пёс мягко положил голову на плечо мальчишке.

Зашелестели листья. С глухим стуком упало яблоко. Пёс подбежал к нему и, аккуратно взяв зубами, принёс Толику.

– Это мне? – смутился мальчишка. – Спасибо.

Лютый дружески завертел хвостом.

– Ты точно хочешь, чтобы я его взял?

Пёс громко зевнул и, как показалось Толику, утвердительно кивнул, потом вдруг сорвался с места и исчез в темноте, чтобы через мгновение вновь появиться с новым яблоком в зубах. Толик снял рубашку, завязал её узлом, скоро она была до отказа набита спелыми сочными плодами. А Лютый всё носил и носил яблоки.

– Спасибо, хватит, мне пора, – спохватился Толик и направился к забору. Лютый, застыв, печально смотрел мальчику вслед. Толик подошёл к дыре, отодвинул прикрывавшую её доску, и хотел было пролезть на другую сторону, но, словно почувствовав этот взгляд, резко обернулся, вывалил на влажную от утренней росы траву все яблоки и срывающимся голосом крикнул:

– Лютый… Друг… ко мне!

Пёс в два прыжка оказался возле Толика, и оба исчезли в светлеющей дыре забора.

– Макс, Елена Прекрасная в школу отца вызвала, – захлопал ресницами Мишка.

– За что?

– Ни за что. Тебе хорошо. Лежишь, болеешь. Апельсины-мандарины трескаешь, а тут…

– По делу можешь говорить?

– Ну, принёс я мяч в школу, чтоб на переменке поиграть с ребятами. Ну, выпал он у меня из парты и покатил прямо к учительскому столу. Ну, выдала она, что у меня в голове никаких шариков, кроме этого мяча, никогда не водилось. А потом в дневнике накатала.

– Сказал бы, что дневник дома забыл.

– Как же! Она мне туда за «Чуден Днепр при тихой погоде» в начале урока трояк влепила.

– Покажи?

– Что показать, трояк?

– Дневник покажи, центральный нападающий.

– Смотри, если хочется.

– Поглядим… «Хотелось бы, наконец, увидеть вас, Родион Фёдорович, для серьёзного разговора о сы-не. Жду завтра в четырнадцать часов». Мишка, у тебя же папа в театре артистом работает!

– В театре не работают, в театре служат. Так говорится.

– Как собачонка, что ли…

– А в глаз?

– Он её видел когда-нибудь?

– Откуда. У него – то спектакли, то гастроли. Ни на одном собрании в школе за пять лет ни разу не был.

– Везунчик. Мне бы так. А фотка отца у тебя есть?

– Дома сколько хочешь. А ты это к чему?

– Отец у тебя видный мужчина. Так моя мама говорит. И девчонки наши, когда спектакль с его участием посмотрят, весь следующий день только о нём и шепчутся. А что это мать твоя от такого знаменитого на весь город артиста ушла?

– Потому и ушла, что к славе его ревновала страшно. Она-то была актриса так себе. Ей ролей почти не давали. Вот и мучилась. Всё в другой театр его перейти уговаривала. Он ни в какую! Она сейчас, как она говорит, трудоустраивается на новом месте. Так что я пока с папой живу. А с чего ты разговор такой странный завёл?