– Слушай, – сказал Антон, пока они шли мимо заброшенного ларька с шаурмой. – Я слышал, как одна тётка говорила, что это отбор. Типа, двери выбирают, кто достоин.
– Достоин чего? – Максим сплюнул на асфальт. – Это бред.
– А что, если нет? – Антон остановился, и его глаза блестели, как у человека, который только что нашёл старую монету в кармане. – Может, это билет куда-то… лучше?
Максим фыркнул, но мысль засела в голове. Он вспомнил, как в детстве мечтал сбежать из своего серого района, где всё пахло ржавчиной и безнадёгой. Может, двери – это шанс? Но трещина на виске напоминала: он не прошёл отбор.
Они дошли до площади 1905 года, где уже собралась толпа человек в двести. Люди кричали, толкались, кто-то пытался пробиться к дверям, которые стояли прямо посреди площади, как чёрные надгробия. Над толпой гремел голос – не из динамиков, не из телефона, а прямо из воздуха:
– Вы должны проследовать в двери. Сопротивляться бесполезно.
Максим замер. Голос был холодным, как металл, но в нём чувствовалась странная… насмешка. Как будто кто-то огромный, невидимый, смотрел на них и улыбался.
– Это что, теперь официально? – пробормотал Антон.
Рядом с ними старушка в цветастом платке упала на колени и начала креститься.
– Господи, спаси нас, – шептала она. – Это конец.
Максим хотел сказать ей, чтобы заткнулась, но слова застряли в горле. Он заметил, что у старушки тоже была трещина – на щеке, длинная и тонкая, как будто кто-то провёл по коже лезвием.
– Антон, – тихо сказал он. – Сколько их? Тех, кого не пускают?
Антон пожал плечами, но его взгляд был тревожным.
– Половина, может. Или больше.
Максим посмотрел на толпу. Люди подходили к дверям, подставляли глаза под сканеры. Некоторые исчезали во вспышке света, другие отшатывались, как будто их ударили. Те, кого не пустили, начинали кричать или плакать. У всех были трещины.
– Это не случайность, – сказал Максим, и его голос дрожал. – Они нас сортируют.
Антон посмотрел на него, как на сумасшедшего.
– Сортируют? Для чего?
– Не знаю. Но я не собираюсь ждать, пока трещина разрастётся.
Он потёр висок, чувствуя, как кожа под пальцами становится всё более шершавой. В голове мелькнула мысль: что, если трещина – это не просто знак? Что, если она растёт, как болезнь?
К полудню город превратился в хаос. Полиция пыталась оцепить площадь, но толпа росла, и оцепление трещало, как старая ткань. Максим и Антон пробились ближе к одной из дверей, которая стояла у памятника Ленину. Её окружали люди, и воздух был пропитан запахом пота, страха и чего-то ещё – металлического, как ржавчина.
Максим заметил девушку, которая стояла в стороне, глядя на дверь. Её звали Аня – он видел её пару раз в кофейне, где она работала бариста. У неё были тёмные волосы, собранные в неряшливый хвост, и глаза, которые казались слишком большими для её лица. Она тоже не прошла через дверь – на её шее была трещина, едва заметная, но уже начинающая темнеть.
– Ань, ты тоже? – спросил Максим, подходя.
Она вздрогнула, но узнала его.
– Макс? Да… меня не пустили. – Её голос был тихим, но в нём чувствовалась сталь. – Я видела, как люди исчезают. А потом… – Она замолчала, глядя на свои руки.
– Что? – спросил Антон.
– Те, кого не пускают… они меняются. Я видела парня, у которого трещина разрослась до груди. Он начал кашлять, и… там было что-то чёрное. Как дым.
Максим почувствовал, как онемели ноги.
