Шпана и первая любовь 2 - страница 30

отражение. Только своё, чёрт вас всех побери! Стать тенью, светом, взглядом этих глаз. Я умираю по ним. Нет, это не… любовь. Мне незнакомо это чувство. Возможно – жалость? Возможно, Дюран, в них я вижу – тебя? Вы так похожи. Но я не хочу жить и не видеть этих глаз. Была мысль написать заявление в милицию. Ярость переполняла мой разум. Теперь, оборачиваясь, мне невозможно стыдно. Как же хорошо, что я опомнилась. Представляешь, мне стыдно, когда со стыда должен сгореть этот бесшабашный юноша. Не могу представить, если бы заявление легло на стол под руку мента, как под печать оставляющее клеймо. Что с ним было бы тогда? Как бы я посмотрела в эти глаза, без которых… не видя их, не могу жить ни дня. Мне хочется и смеяться, и плакать. Я полюбила эти глаза! Сумасшествие. Как можно полюбить только одни глаза? Быть может, говорят глаза свет души, и я полюбила душу? Дюран, скажи, душу? Прости. – Ирина почувствовала неимоверную усталость, словно чужие огромные руки выжали все живительные соки; слегка дрожащие кончики пальцев медленно провели по стеклу портрета. Губы застыли в поцелуе на лике своей первой любви. Ирина сомкнула ресницы. В голове играла печальная музыка, клавиши фортепиано обменивались переходами со скрипкой, меняли тональность меланхолии, переплетали ноты, создавали заунывную тоску. И в хор им рыдали мысли.

– Дюран, родной мой, уже скоро… – Ирина накинула лёгкий плащ, взяла зонтик и села на кресло. Посидев в замешательстве, она подняла трубку телефона, набрала номер. Пока шли гудки, Ира тихим голосом произнесла:

– Я обманываю себя. Не верю в существование души, как и бога, но надеюсь. Понадеюсь. – Она закрыла глаза. – С ума сойти. – В первые она перекрестилась и застыдилась. Нужно память словам вытесать на самой высокой скале: «Лишь только на смертном одре мы начинаем верить в бога».

Ирина задумчиво глухо произнесла:

– Полюбить душу – не полюбить человека разве?

– Алло, – слетел с телефонной трубки хриплый голос отца.

– Папа, здравствуй. Ты свободен сегодня?

– Доченька, когда тебе нужно – я всегда найду время.

– Спасибо, папочка. А машина? – Ирина улыбнулась, рассматривая на стене картину со смиренно тонущей Офелией.

– Готов весь, как конь вороной на скачки.

– Покатаемся по городу? Нужно человека найти.

– Пять минут, и я подъеду.

– Отлично. Я тогда сама подойду.

– Хорошо. Бегу в гараж.

– Папа!

– Что доченька?

После короткого молчания Ирина почти шёпотом ответила:

– Спасибо, папа.

***

Под писк хулиганящих крыс и шум канализационных труб Данила и Алька просидели в подвале трое суток. Бестия – то третировала несчастного Шпану, то впадала в анфиладу монотонного плача; Данила – то совершал сделки с дьяволом, то являл себя Христом-спасителем. Три дня и три ночи ни одна живая душа не посетила сие мероприятие. Наконец-то они вылезли на улицу – и то, потому что нечего было пить и нечем было освещать сарайчик.

Вдоль разбитой дороги справа тянулся бетонный забор, по другую сторону раскидались частные одноэтажные домики.

– Ты жмот. – Алька пинала камушки на асфальте, упокоив кулаки в карманах куртки, качала головой и – то мычала, то акала, выдвигая под небо новорождённую мелодию. Шпана шёл следом, изображал игру на скрипке под заунывный вой, исходящий из губ Бестии. Их подошвы тонули в цементе, который просыпали тысячи раз проехавшиеся грузовики из неподалёку находившегося цементного завода.