– Читать?
– Читать.
Шпана мысленно выругался в рифму бранным словом, заканчивающимся на «ять», и возмутился:
– Я этот талмуд год мусолить буду.
– Читать, – приказал голос Ирины. – Никто не торопит.
– Все счастливые семьи, – забубнил Данила, – похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастна по-своему. – Он замолк. Повисло долгое молчание.
Ирина приподнялась на локте, внимательно изучая лицо Шпаны: первые предложения окунули Данилу в собственную жизнь. Парнишка он ранимый, восприимчивый, сентиментальность на грани жестокости. Иногда, глядя на него, ей виделось, что он будет убивать с плачем на сердце. И наоборот, чтобы испытать чувство жалости, которое не один раз испытывал к себе, – будет убивать.
Ирина содрогнулась: и с чего так решила? Хорошо, если ошибалась. Иначе парень просто маньяк. Она с отвращением отгоняла такие непроизвольно приходящие ассоциации и поймала себя на мысли, что точно так же думала о Дюране. Но Юрка никогда не сказал ей плохого слова; они ни разу не ссорились. Но – как жестоко он мог избивать обидчика, своего друга, неважно кого, если заслужил или заблуждался. Чрезвычайно жестоко. Мог ударить ножом. За что и посадили.
– Стоп, – произнесла Ирина. – Возьми другую книгу.
– Какую?
– Там есть повесть Толстого, «Смерть Ивана Ильича».
Данила хохотнул:
– Смерть Ильича? Тебе интересно, как умер Ленин?
– Ленина разве так звали?
– Иван, Вован. – Недовольный Данила поднялся со стула и подошёл к книгам. – Вован. Эта мумия раскулачила моего прадеда. А прабабка потом повесилась в конюшне. Бабка моя сказала матери, что если будет носить красную тряпку, а позже это хайло лицезреть в виде комсомольского значка, то откажется от неё и проклянёт. Я тоже не хотел. Пионером-то, конечно, заставили. Но я почти всегда носил краснопёрый галстук в кармане. Края в бахрому резал. Ты не представляешь, как класснуха вешалась. – Данила почувствовал прилив злобы. – Так что я, если что, враг народа.
Ирина, опешив, раскрыла рот, часто заморгала, уставилась на «врага народа» с иронией в глазах.
– Так. Вот он. Смерть старого хрыча. – Данила резко развернулся, чуть не упал. – Ворона залетит. – Он ткнул указательным пальцем в воздух, указывая на приоткрытые губы Иры. – Товарищ, я вижу, как вы смеётесь надо мной?
– Что вы, враг. – Ирина улыбнулась. – Как можно хохотливую иронию вмещать в чужую гордость.
– Зачем тебе про смерть читать? Умирать собралась? Каренину… Думаешь смелая – под поезд бросаться. Или, если мне прививку в виде умной классики толкнуть… так я Толстого давно прочитал. Решила просветительством повоспитывать? А мне не нравятся Пушкины, Пришвины, Бунины и Есенины, Достоевские и Маяковские. Мне интересно читать Джек Лондона, Дюма и Купера. Интересно про Шерлока Холмса и Робинзона. А до смерти старого хрыча я, видимо, не дорос. Как и до джаза, Баха и Вивальди. Мне нравится скрежет металла. Хотя, Ваню понять-то можно. Подыхать-то неохота. И не хочется принимать, что подыхать-то всем положено. И что он вовсе не пуп земли, а такая же вошь навозная, как и все!
– Данила, поостынь. Ты как разговариваешь? Что с тобой? – Ирина часто непонимающе моргала и, казалось, вот-вот расплачется. – Я попросила для меня почитать. Всего-то. Для… меня, понимаешь. – Ира отвернулась к стене, кашлянула в кулак.
Шпана с испуганным лицом подскочил на колено перед диваном, обхватил ладонь «своей милой англичанки».
