Ночь тянулась бесконечно. Лихорадка то отпускала её, позволяя вдохнуть холодный воздух, то сжимала снова, окутывая её видениями, что становились всё ярче. Она видела храм, окружённый горами, и жрецов, чьи мантии сияли синим, их голоса сливались в гимне, что она не могла разобрать. Кристалл в их руках пульсировал, как сердце, и она чувствовала его тепло, даже не касаясь его. Затем всё исчезло, сменившись лицом Томаса – его глаза были полны боли, его голос шептал: "Ты не вернёшься." Она закричала, её голос утонул в гуле леса, и лихорадка наконец отступила, оставив её дрожащей, но живой.
К утру она поднялась, её тело было слабым, но разум стал яснее. Лес вокруг неё казался ещё мрачнее, его деревья смыкались плотнее, а воздух стал гуще, пропитанный сыростью и чем-то острым, почти металлическим. Заражённые следовали за ней, их силуэты мелькали между стволами, их хрипы становились громче, когда она останавливалась передохнуть. Она знала, что они не нападут, но их тени были как цепи, что тянули её назад, к Лондону, к смерти, от которой она бежала.
На вторую ночь они подошли ближе. Элизабет сидела у поваленного дерева, её нож лежал на коленях, а фонарь был выключен, чтобы не привлекать внимания. Тьма леса была почти осязаемой, но слабый свет луны, пробивавшийся сквозь ветви, выхватил три фигуры, что двигались к ней. Их тела были изломаны, кожа свисала лохмотьями, а глаза, мутные и пустые, смотрели сквозь неё. Один из них – высокий, с остатками седых волос – шёл впереди, его руки тянулись к земле, как будто он искал что-то потерянное. Второй был меньше, его куртка висела клочьями, обнажая рёбра, что блестели в полумраке. Третий, женщина, хромала, её лицо было наполовину скрыто чёрной коркой вируса, но вторая половина сохранила следы красоты – длинные волосы, теперь спутанные, падали на плечи.
Элизабет сжала нож, её дыхание стало прерывистым, но она не двигалась. Они остановились в нескольких шагах, их хрипы слились в низкий, почти музыкальный звук, что резал её нервы. Она видела их раньше, в Лондоне, но здесь, в лесу, они казались другими – не просто тенями, а чем-то, что знало о ней. Высокий заражённый наклонил голову, его рот открылся, и из горла вырвался звук – не хрип, а слово, искажённое, но узнаваемое: "Эли… за… бет." Её сердце пропустило удар, нож дрогнул в руке. Это было невозможно. Они не говорили. Они не могли знать её имя.
– Уходите, – прошептала она, её голос был слабым, но твёрдым. Она подняла нож, готовая ударить, но они не двигались ближе. Женщина шагнула вперёд, её рука поднялась, указывая на север, туда, где лежал Ланкаир. Элизабет замерла, её взгляд метнулся к её лицу – мёртвому, но с тенью чего-то живого, что смотрело на неё с пустой мольбой.
Мгновение растянулось, и затем они отступили, их фигуры растворились в тенях леса, оставив за собой только эхо хрипов, что затихло в ветре. Элизабет опустила нож, её руки дрожали, а в голове крутилось имя, что они произнесли. Это был не просто вирус. Это был Грааль, его зов, что проникал даже в мёртвых, направляя её к себе. Она поднялась, её решимость стала острее, как лезвие, что она держала.
Река появилась на третий день – широкая, с бурлящими водами, что несли в себе грязь и обломки деревьев. Её берега были крутыми, поросшими мхом и камышом, что шуршал под ветром, издавая звук, похожий на шёпот. Элизабет спустилась к воде, её ботинки скользили по глине, и остановилась, глядя на мост, что виднелся вдали. Он был старым, каменным, с проломами в арках, где река прогрызла себе путь, но всё ещё стоял, как страж, что ждал её прихода. Она двинулась к нему, её ноги дрожали от усталости, но внутри неё горел огонь – тот же, что вёл её из Лондона, что заставлял её идти, несмотря на боль и страх.
