– Однако в замке заперта она, а не он.
– Он заперт в замке своего ума, стены которого, по слухам, столь толсты и твердокаменны, что внутри очень мало места. Первой дамой Англии будет принцесса Уэльская, воспитанная Софией и безвременно скончавшейся королевой Пруссии, ученица вашего друга. – Последние слова Роджер произнёс с многозначительным нажимом.
– Возвращаясь к теме разговора, сейчас важнее добиться, чтобы Ганноверы заняли трон. Долгота подождёт.
Роджер взмахнул рукой, будто в который раз пытаясь поймать докучного овода.
– Чёрт возьми, Даниель, вы и впрямь считаете, что мы настолько беспечны и этим не занимаемся?
– Приношу извинения.
– Мы не впустим Претендента! Вы присутствовали при его якобы рождении – вы видели, как его пронесли в грелке! Разумеется, человек вашей проницательности не мог поддаться на обман!
– По моим впечатлениям, головка ребёнка показалась из королевиного влагалища.
– И вы зовёте себя учёным!
– Роджер, если вы отбросите нелепое допущение, будто странами должны править короли, рождённые от других королей, то вам будет не важно, появился Претендент в Сент-Джеймсском дворце из грелки или из влагалища – в обоих случаях он может катиться к чёрту!
– Вы предлагаете мне стать республиканцем?
– Я полагаю, что вы уже республиканец.
– Хм… отсюда один шаг до пуританства.
– У пуританства есть свои преимущества… мы не настолько под каблуком у женщин.
– Это потому, что вы самых интересных вешаете!
– Я слышал, что вы близки с дамой из уважаемого семейства.
– Как и вы. Разница в том, что я со своей сплю.
– Говорят, она исключительно умна.
– Моя или ваша?
– Обе, Роджер, но я говорю о вашей.
И тут маркиз Равенскар сделал очень странную вещь – поднял бокал и принялся вертеть, чтобы свет из окна упал нужным образом. На стекле кто-то нацарапал алмазом строчки, которые Роджер и прочитал с жуткими подвываниями, которые были не то дурным пением, не то дурной декламацией:
К ногам прекрасной Бартон Купидон Оружие почтительно кладёт, Свой забывает на Олимпе трон, Близ восхитительной теперь живёт. Столь схожа с ней богиня красоты, Но ярче даже той не просиять – Се, увидав любезные черты, Сын принял нимфу за Венеру-мать.
К тому времени, как он добрался до середины, несколько завсегдатаев за соседними столами подхватили мотив (если это можно назвать мотивом) и принялись подпевать. Закончив, все вознаградили себя употреблением спиртного.
– Роджер! Я и помыслить не мог, что какая-нибудь женщина подвигнет вас писать стихи, пусть даже чудовищные.
– Их чудовищность – доказательство моей искренности, – скромно ответил Роджер. – Будь стихи великолепны, кто-нибудь заподозрил бы, что я написал их из желания похвалиться умом.
– Что ж, вы и впрямь свободны от таких обвинений.
Роджер помолчал несколько мгновений, потом приосанился и оправил парик, как будто собрался произнести речь в парламенте.
– Сейчас, когда внимание всех честных людей приковано к перипетиям престолонаследия, думаю, настал час принять дорогостоящий и заумный законопроект!
– Касательно долготы?
– Можно учредить премию для того, кто придумает способ её измерять. Большую премию. Я поделился своей мыслью с сэром Исааком, сэром Кристофером и Галлеем. Все поддержали. Премия будет очень большой.
– Если они вас поддержали, Роджер, то зачем вам я?
– Пришло время Институту технологических искусств Колонии Массачусетского залива – который я так щедро поддерживал – сделать что-нибудь полезное!
