Язву, насколько я знала, хорошо закрывать желтым светом манипуры. Достаточно просто окрасить биотоки целителя в цыплячий цвет и затопить им желудок, захватывая двенадцатиперстную кишку, и на некоторое время уйдет даже самый застарелый гастрит. Но лишь на некоторое. Потому что мы же помним – какой человек, такая и… Правильно. Корни болезни надо искать в другом месте. Чаще всего в голове.
Манипурой я управлять в принципе умела. К тому же после позорного поражения от черных птиц долго тренировалась сооружать энергетические чакровые заряды. Пока никто не успел опомниться, мгновенно сляпала маленькое яркое солнышко и пульнула прямо в Лалькин желудок.
Лалька дрогнула. Вытаращила глаза. Прижала руку к солнечному сплетению. Издала то ли стон, то ли мычание.
Я непонимающе посмотрела на Желенского. Потом на Кандида. И вообще перестала соображать, что происходит. Кандид закрыл рот ладонью и трясся в беззвучном смехе. ЭмЭмЖо низко опустил голову, плечи его мелко подрагивали.
Это мне сильно не понравилось. Произошла какая-то подстава, но какая – я понять не могла.
Лалька разинула рот и вытянула из него… веревку. Длинную и мокрую. На ее конце болтался небольшой металлический кружочек.
– Ты чего сделала, Голубева? – заорала Евлалия, внезапно обретя голос. – Ты чего должна была сделать, а? А чего сделала?
Я пятилась от наступающей Лальки, соображая – то ли она тронулась от радости, то ли рехнулась из-за внезапного и счастливого избавления от язвы.
– Все, Архипова, – Мирон поднял голову и хлопнул ладонью по столу. – Остановись. Ты была инициатором, а инициатива, как известно, наказуема. Теперь ты, Голубева. Вместо того, чтобы определить заболевание и поставить точный диагноз, ты с наскока принялась лечить. Это недопустимо…
Завал, решила я. Завал и прощай стипендия. А вместе с ней и учеба.
– Недопустимо в данном случае, – продолжил ЭмЭмЖо после некоторой паузы. – Бывают ситуации, когда промедление не только смерти подобно, но и может приблизить конец… Но сначала вы должны научиться ставить диагноз! Что ты нашла у пациентки?
Так. Пока не выгоняют, это уже хорошо. Набрав побольше воздуха – не иначе, как для храбрости – я выпалила:
– Язву!
Кандид заржал в голос. Евлалия побагровела, потрясла веревкой с колечком и завопила:
– Это тебе язва, да? Это, между прочим, был ключ от квартиры!
– Где деньги лежат?
Покажите мне человека, который бы удержался.
– Она издевается! – взвизгнула Лалька. – Она это сделала нарочно!
И только тут я поняла, что произошло.
Лалька привязала к веревке ключ, проглотила его, а конец веревки зажала зубами – поэтому и рот не открывала.
Нет, ну я же знала, что Желенский подстраивает на экзаменах подлянки! Да он и сам говорил, мол, стандартных задач не ждите, они, мол, у целителей всегда нестандартные. По рассказам, у «объекта» в разное время находились: грелка, привязанная к пояснице, камни… нет, не в почках, а в ботинках, мышь в кармане. Но чтобы проглотить ключ…
Им, конечно, было очень интересно, что я сдиагностирую. Ну, поржали бы (я же не рентген, проглоченные предметы видеть не умею. Пока), похвалили или поругали. Отправили на пересдачу.
Но на мгновенное лечение определенно не рассчитывали. А я, значит, желтым шариком взяла да и вылечила Евлалию от постороннего предмета – ключа. То есть, от половины ключа.
К несчастью Лальки и к моей тихой радости, эта половина теперь блуждает в виде атомов железа по сосудам, перегоняется кровью и лимфой и восстановлению не подлежит.
