Малютка Пит, погруженный в разговор с жилистым китайцем, возглавлявшим его процессию, как будто и не заметил нашего ухода. Его прихвостень, однако, кивая, улыбаясь и излучая подобострастие, как и подобает лакеям, даже не смотрел в сторону босса. Очевидно, не удовлетворившись первым осмотром зала, он обшаривал его глазами уже в восьмой или девятый раз. Нас с Густавом он на прощание смерил подозрительным и в то же время чванливо-презрительным взглядом, как будто поначалу увидел в нас потенциальных конкурентов, но пришел к выводу, что мы не стоим беспокойства.
На улице Чань, не дав Старому продолжить расспросы, быстро зашагал вперед, на ходу торопливо рассказывая о местных достопримечательностях. Вон там – буддийский храм. А там – пресвитерианская миссия. Здесь рынок, где торгуют наисвежайшей, еще живой рыбой. Тут можно купить ритуальные деньги, которые сжигают на могилах предков.
А вот и аптека самого нашего провожатого. До свидания.
Пока доктор наскоро пожимал нам с братом руки, сгорбившийся перед аптекой седобородый старец приблизился и прохрипел что‑то по-китайски. Голос старика царапал уши, как наждак одно место, и Чань, мигом обернувшись, грубо бросил в ответ несколько слов.
Во время нашего совместного путешествия на поезде я не раз видел, как Чань сносил оскорбления от белых, не теряя достоинства и внешней доброжелательности. Поэтому его презрительная мина и резкий тон меня удивили. Мне приходилось читать, что китайцы почтительно относятся к старикам, но здесь не было и тени почтения – одна неприязнь.
Они перекинулись еще несколькими фразами: хриплый старикашка говорил обиженно и подобострастно, а доктор – сердито и надменно. Чань уже собирался пройти мимо старика к себе в аптеку, но последняя фраза заставила доктора замереть, и презрение у него на лице сменилось удивлением. Поговорив еще немного со стариком, Чань повернулся к нам с братом и произнес в своей обычной вежливой манере:
– Увы, долг зовет. До свидания, Верзила и Старый. Надеюсь, скоро увидимся.
– Конечно, док. – Я приподнял шляпу, обнажив все еще зудящий пороховой ожог на лбу. – Надеюсь только, в следующий раз прием будет не столь горячим.
Чань попытался изобразить улыбку, но вышло неубедительно. Вежливость ему пока еще удавалась, а веселье – уже нет.
– Удачи, док, – проронил мой брат.
Наш друг напряженно кивнул, а потом повернулся к старику и гаркнул что‑то приказным тоном. И они быстрым шагом зашагали бок о бок по улице, не глядя друг на друга и не разговаривая, насколько мы могли видеть.
– Странная парочка, – заметил Густав.
– Да мало ли таких. – Я кивнул на юго-восток, где в нескольких кварталах нас ожидал Паромный вокзал: – Итак… не пора ли возвращаться в наш оклендский шато?
Старый посмотрел на меня, как я это называю, Страдальческим взглядом № 4: брови сдвинуты, тонкие губы сжаты, а выпяченный подбородок прозрачно намекает на сдерживаемый гнев.
– Разве тебе не хочется узнать, что грызет Чаня?
– Аж умираю от любопытства. – пожал плечами я. – Но, по-моему, док ясно дал понять, что это не наше собачье дело. Да, прямо он такого не сказал, но смысл прекрасно читался между строк. А также вокруг, сверху и поперек строк. Он мог бы попросить нас о помощи – но не попросил. Вот и все. Пора домой.
– И что, просто забыть о нем?
– Эй, хочешь разгадать загадку? Вот тебе загадка: где Диана Корвус?
Страдальческий взгляд № 4 сменился Раздраженным взглядом № 1.
