Мужики, которым за семьдесят, шутили, помогало для мужицкой силы? Ага. У тебя как?
– Да вот три года как полный ноль. Даже позывов нет по утрам, А, а. А мне помогло. От циркония у меня, того, хоррошооо. Хорошо для этого пить морковный сок. Сплю, как медведь в берлоге.
Но моряки с радостью приходили на завод, и понимали этот юмор, а самим приходилось и это, для боевого прорыва – разгружать и загружать. Но ещё и более боевых действий. Отвоевать. Захватить ещё тёплые, не остывшие сердца, тёплое ещё от любви сердечко, страждущих, мечтающих, о чистой морской любви… одиноких и не совсем одиноких, местных раскрасавиц.
Все эти мысли, и светлые и потемневшие от горячих печей и смога, с температурой тысяча двести градусов, чем дышали печи – змеюки – Гаврилычи – Горынычи, от горящего мазута. Мысли эти бродили в беспорядке, не таким строем как у матросиков – морячков.
И роем уже носились, но уже чуть подальше, в других светлых головах…не остывших от прощального ужина, выпитого вина, да ещё с таким музыкальным сопровождением.
Никто не ожидал такого скорбного грустного расставания – Прощание Славянки, почти…
Вся команда, переполненного Джипа – козла, проносилась мимо деревьев, но уже, ни абрикосов, и не персиков не увидели. Только зелёный миндаль иногда можно было заметить и то с трудом. Тишина. Если не слушать и не слышать кашля, чихания, надрывного воя мотора – пенсионера, который тащил на своих верблюжьих горбах, всю команду и прихватизированные, бракованные чайные и кофейные заводские наборы, для дома, для семьи, и любимых руководителей этого художественно – антихудожественного совета. Они ценят красоту – переводя в рубли, чаще в копейки, не своим избранным, а всем остальным.
Лена отвернулась…вытерла украдкой слёзы. Молча, переглянулись.
Покивали головами.
Дали ей приложиться к чижику.
Плоская фляжка. Почти фронтовая, с содержимым на все случаи трудной жизни…
… Антистресс.
Она, со смирением обречённого…взяла нашего любимого спасителя, и, швырнула его за борт.
… Хорошо, что мы не в море…
Заскрипели остатки тормозных накладок, цепляясь железом по барабану, и, корабль без воздушной подушки, упёрся рогом со всей могучей дури в стену, как бык на красную тряпку – тореро. И, замолк. Издох.
Витя ничего не понял, почему, и чем его прихлопнули по спине, совсем не атлетической и, без жировой прокладки, а это означало аварийная остановка. Стоп кран голубой стрелы Севастополь – Москва.
– Кто за бортом, спросил наш штурман, рулевой и капитан Витя.
Походили. Поискали. Нашли.
Глотнули по три глотка, на счёт три, оп – ля – Следующий.
Ободрённые, ожившие двинули в сторону моря.
Вечером прощались с Леной. У калитки она посмотрела на всех, потом обвела взглядом свой красавец, дом. Потом, каким – то пронизывающим до костей голосом, почти пропела…
– Время.
– Жаль.
– Не вернуть обратно.
– Повернуть вспять…
– Мы тогда и представить себе не могли, что она вииидела его кару.
И, тогда, позже, вспомнили слёзы в глазах Коли.
Были просто тогда, бабули. С семечками. Базарные.
Международники. Толик, Италия, Фаенсо, серебряная медаль, 12 стран – участниц. Дед скромнее – выставки, в Японии, Англии, Венгрии.
Смотрели, чувствовали и понимали – своими, пока ещё бодрствующими, воинственными, но гениталиями. Такими же, как у этого котяры, Чао – Чао.
Слушали, но не услышали, как она сказала.
– Тебя, Коля, ещё можно было спасти.
