Зуб теперь не болел, не ныл, не дергало аж до того места, где уж нет и места никакого. Ну а если точнее, где то место, где он, зуб, продержался и трудился в поте лица своего, в любви и согласии с соседними клыками и, конечно, коренными, вот уж 74 года, семь месяцев, и, и, какое сегодня число, вот и столько дней… Зуб служил верой и правдой: жевал, грыз, и, когда деда пытались кусать другие враги человеческого рода, завистники, он же художник, талантливый и труженик, так его хозяин скрежетал всеми зубами… Всё он, зуб вытерпел, вынес муки адовы… Все стерпел.
… Но вот, то ли дед, как художник проснулся, то ли «заморозка пошла не туды её в качель», не по назначению…
Только вдруг, его греховная плоть стала побеждать святые благодатные помышления, а одна часть его тела… стала превращаться в орудие для низменных её желаний.
Нет! Оправдывал он минутную слабость. Оправдывал себя. Я, я смотрю на красу, длинную косу… как, как, как нааа, простую, но хорошую, красивую наа – наатурууу… рисунок славный получился бы!
… Улыбка. Сарказм еле заметный… это выдавали губы. Сочные. Вишневые. Они пели. Они твердили. И снова, снова шептал устами поэта: «Шаганэ ты моя Шаганэ..!»Увы, не Шаганэ и не моя.
А песня гладила, ласкала и била по голове… Ах, хроша, ох хороша, да не ваша.
Но, и колеса по асфальту, магическое, роковое… шелестели, шептали приговор …не ваашшша…
Она, Шаганэ, сидела напротив, на первом сидении, спиной к водителю. Жена деда оказалась рядом. Дед художник одним, а то сразу и двумя, своими бестыжими, казалось, глазами, глядел, гладил, то жену за великотерпение, в жизни и у стоматолога… то эту радость и Свет, творчества Господа нашего – дедушки Бога, как говорил в детстве его сын…
Дед уже мысленно рисовал её портрет, а потом и судьбу, как ей морочат голову ребята, как стараются покорить ее сердце, «тронутое холодком». Таки сарказм жил в ней, и смотришь разит сразу…
Брр… Зябко. Холодно.
Пригревало еще сентябрьское солнышко, грело, согревало, радовало. Благоухала золотая осень Крымского Рая.
Дед снова открыл свою диафрагму, всю диафрагму своего объектива. Сначала левого глаза, подернутого туманом катаракты, потом правого с «радостью» глаукомы, диоптрии – 2, потер потом оба глаза. Навел резкость, как в своем любимом фотоаппарате «Зенит с» – это тебе не современный цифровой. А жаль. Он посмотрел по сторонам. Навел резкость на жену, она обрадовалась такому взгляду мужа, как бывало в молодости, на медовый, целый месяц…
Но он смотрел чуть – чуть левее…
Вспомнил, что и у жены теперь не тот взгляд и влияние… что унеё тоже сарказм бывает, и он проявляется, как в мультике, когда волк тужится проглотить бедного зайчика, точно так и моя бабуля, пока ещё не ягуля, может в одночасье пульнуть матом, закрыть демонстративно уши дрожащими от затяжного невроза своими ладонями: а, наплевать мне на твои доводы. Ты виноват и всё. И не причем здесь здравый смысл, логика. И так на день предлагается диспут много раз.
А сейчас шли от доктора. Ишь ты, ей плохо, идёт рядышком, а не бежит впереди, мелькая красными штанами – шароварами, как у Бульбы, как красная тряпка у бычка перед его самым носом, дурачина живодер – тореро…
Так теперь и рядом и под локоток деда придерживает, почти как в загсе, только не хватает Мендельсона. Теперь муж хорош, почти ца-ца. Так это что получается? Нужно рвать зубы почаще?!
